Мое лицо попало бы на первые страницы. Ребята в Канаде узнали бы, где я живу. Больше всего я не мог вынести мысли о том, что Бриджит получит шесть месяцев за убийство.

— Я сделаю это, — пообещал я.

— Завтра?

— Я пойду сейчас. Я возьму машину и буду там к рассвету. Я вытащу его из кровати новой помощницы по хозяйству и казню у увитой плющом садовой стены. Ему это понравится.

Она думала, что я говорю серьезно.

— Ты выглядишь усталым. Сделай это завтра.

У меня не было намерения никуда переезжать на несколько дней. После еще одного куска хлеба с маслом я лег на сырую кровать в гостиной и проспал до трех часов следующего дня, а во сне большой белый кит вечно гонялся за мной сквозь свисающие листья морских водорослей. Бриджит пыталась выманить меня около восьми, а в десять пришла с чаем, но даже ее воображение, должно быть, подсказывало ей, что мне нужно выспаться.

Мне на лицо натянули шероховатую тряпку, и я открыл глаза и увидел на кровати Дисмала. Затем я услышал, как Билл Строу внизу кричал, что он не против выпить чашку чая и съесть шесть яичниц после того, как проделал путь автостопом из Линкольна.

Его требовательный голос вернул меня к жизни. Я оделся, побрился и обнаружил, что он сидит на кухне у пустой тарелки и пытается уговорить Бриджит приготовить на гриле говяжьи сосиски.

— Спасибо, Майкл. Это еще одна жизнь, которой я обязан тебе. Однако ты потратил на это достаточно много времени.

— Я вернулся только вчера и отправил деньги через десять минут после прочтения твоего письма.

Он вытер жир со своей тарелки куском хлеба, и тот был уже на полпути ко рту, когда Дисмал взял его. Он посмотрел на Марию: — Принеси мне еще поесть, уточка, ладно?

— В тюрьме тебя не кормили? — спросил я.

— Тюрьма? — Бриджит в шоке отвела взгляд. — Я полагаю, все твои друзья — заключенные?

— Я был всего там сего два дня, — сказал Билл, — так что не веди себя так, уточка. Это был случай ошибочной идентификации и ложного ареста. Более серьезная судебная ошибка, в которой я никогда не участвовал. Однако сегодня утром перед отъездом меня накормили хорошим завтраком. Он был настолько большим, что я думал, меня собираются повесить.

— Расскажешь мне об этом позже, — сказал я.

Бриджит вышла, и Билл кивнул Марии, которая положила на гриль еще сосисок и бекона.

— Кто  она?

Я представил их.

— Она прекрасна, — сказал он.

Мария улыбнулась, работая лопаткой.

— Она здесь помогает.

Я собирался сказать, что она беременна, но не сказал — не могу понять почему.

Он не мог перестать смотреть на нее.

— Драгоценный камень, настоящий чертов драгоценный камень. Она иностранка?

— Она из Португалии.

— Знаешь, Майкл, я никогда не использую длинных слов, но если бы меня кто-нибудь спросил, я бы сказал, что она восхитительна.

— Я обслужу вас в столовой.

Восхитительная прошла перед нами с подносом. Дождь стекал по окнам, и казалось, что сегодня хороший день, чтобы позавтракать дома в три часа дня.

— Расскажи мне, что пошло не так в твоем великом путешествии во внешний мир, — сказал я, когда мы взялись за большой черный чайник.

Он сложил вместе два куска хлеба с маслом и начал есть.

— Майкл, прости, если я тебя упрекаю, но твой сарказм меня беспокоит. Раньше ты не был таким. Саркастичные люди обычно не добиваются успеха в жизни, и мне бы не хотелось, чтобы это случилось с тобой.

— Я немного на взводе, — сказал я, — то одно, то другое. Я расскажу тебе, что случилось со мной с тех пор, как я видел тебя в последний раз, и тогда ты поймешь, почему.

Мария вошла с полным английским завтраком, и я поразился тому, как многому научила ее Бриджит за такое короткое время.  Билл собирался похлопать ее по заднице, но ее взгляд отогнал его, хотя он и был сражен. Я рассказал о своей поездке, правда, умудрился упустить из виду встречу с Агнес и возвращение домой, когда мне сообщили, что Мария беременна.

— Это ставит нас в одинаковую ситуацию, — сказал он. — Однако на твоем месте я бы пошел в Могленд и узнал, какой счет. В таком бизнесе не знаешь, кто виноват. Все, что ты знаешь, это то, что ты выполнил свой долг, и теперь, когда ты выжил, стоишь для Моггерхэнгера вдвое больше, чем если бы  потерпел неудачу.

— Я ошеломлен, — сказал я.

— Разве ты не видишь? Если он послал тебя туда, чтобы осуществить настоящую доставку, тебе не о чем беспокоиться. В конце концов, ты доставил это, что бы это ни было. Не так ли?

— Ради бога, — сказал я.

— Доставил. Более того, ты не знаешь, какие меры он предпринял для хранения вещей, когда они покинули твои руки. Это не твое дело. Ну, а если он послал тебя, чтобы убить — а я думаю, что только твое гиперактивное воображение могло подсказать такое — теперь, когда ты их победил, ему придется принимать тебя обратно в свои ряды. Оказавшись там, ты станешь слишком большим, чтобы тебя можно было сбить. Или слишком полезным. Ему нужно думать о других, но если ты останешься в бегах, твоя жизнь не будет стоить и свечи.

Он не осознавал, что Моггерхэнгер уже знал, что я снова дома.

— Интересно, на чьей ты стороне?

Он положил нож и вилку, и я понял, что все серьезно.

— Майкл, прислушайся к разуму. Я понимаю, что ты инстинктивно хочешь убить Моггерхэнгера. Может быть, это и понятно, но — подожди. Ты можешь быть хитрым, но недостаточно хитрым. У тебя нет ни достаточно быстрого тактического ума, ни такого крутого мышления, которое остановит тебя именно на этой стороне безжалостности. Хитрость без тактического подхода всегда приводит к бездумной жестокости, которая не приносит пользы ни человеку, ни животному. Если ты будешь безжалостен без должного рассмотрения, твой противник может стать твоей жертвой, но ты также можешь помешать ему, чтобы не стать его жертвой. Смекаешь?

— Я подумаю об этом.

Он закончил завтрак одним сильным движением по тарелке. — Я бы сделал это на твоем месте.

— Как ты можешь быть таким худым, — спросил я, — когда ты так много ешь?

Он одарил меня своей широкой уорксопской улыбкой. — Я сжигаю это. Думается, что это так, Майкл. Я никогда не перестаю думать.

— Ты мог бы меня обмануть. — Я осторожно улыбнулся. — Но расскажи мне свою     историю.

—  Передай мармелад,