– Я… Петер, я… – начала она, и весь кислород в комнате закончился.

Она сказала «Петер», не «дорогой», и замолчала, колеблясь, – ровным счетом настолько, чтобы он не посмел позволить ей договорить до конца. Он прикоснулся лбом к ее лбу и сказал:

– Я люблю тебя!

Ее лицо мгновенно озарилось улыбкой в ответ на его напряженный взгляд и близкое дыхание, и она повторила то же самое с такой очевидностью, что оба теперь могли бы притвориться, что ничего другого она говорить и не собиралась:

– Я тоже тебя люблю.

Как давно они не говорили этих слов, и вот только что они прозвучали вновь. Помимо всех слов о любви, должно существовать одно главное слово, которое расскажет о том, сколько раз мы чуть было не потеряли друг друга, но вернулись и начали все сначала. Которое опишет мельчайшие детали, сантиметры, когда мы коснулись друг друга, проходя в кухню, вместо того чтобы почти коснуться. Расскажет о том, что мне не выстоять. Не выстоять, если ты больше не будешь рядом. Мне не выстоять без тебя.

Они поехали на похороны вместе, и всю дорогу он не выпускал ее руки.

* * *

Анин отец не спал, похмельный, но еще не опохмелившийся. Приятели из охотничьей компании стояли в саду и ждали его, чтобы вместе пойти на кладбище. Они тоже были трезвы по случаю похорон, но обратный отсчет до первой поминальной стопки уже начался.

Ана и Мая – с гитарой за спиной, – пошли вперед. Мая заскочила домой переодеться, и Ана тут же обиделась, что та «вырядилась». Мая обратила ее внимание на то, что это нормально, когда идешь на похороны, а Ана ответила: «Блин, как же меня бесит, что ты такая симпатичная, это в тебе самое отстойное! Хочу дружить с уродинами!» Оставив позади мужские голоса, они пошли через лес чуть в стороне от района частных домов с края Холма. Только оказавшись на беговой тропе, Мая поняла, что они совсем рядом с тем местом, где она поджидала с ружьем Кевина. Ана тоже поняла это и собралась свернуть, но Мая взяла ее за рукав и повела вперед. Они прошли место, где она нажала на спусковой крючок, где Кевин обмочился, когда раздался щелчок, и где она бросила перед ним на землю патрон, который так и не зарядила. Две взрослые девушки смело шагали вперед, топча свои воспоминания, а следом за ними тихонько крались две невидимые маленькие девочки. Потому что они всегда идут за нами: дети, которыми мы были, пока в нашей жизни не случилось самое страшное.

– Не знала, что испытаю такие чувства… – тихо сказала Мая, когда они прошли несколько сот метров и можно было сбавить шаг. Отсюда было видно озеро и почти весь город.

– Какие?

– Что я до сих пор буду так злиться.

Ана поскребла ногой тонкий слой снега и призналась:

– Мне до сих пор снится, что я убиваю Кевина.

– Как жаль. Он не стоит твоих снов.

Ана продолжала скрести ногой по снегу.

– Еще мне снится Видар. Хотя теперь сны уже не такие страшные. Раньше мне снилось, только как он умирает, а теперь он иногда жив. Он жуткий придурок, редкостный идиот, но он… ну, ты понимаешь… живой.

Мая взяла ее за руку, Ана крепко сжала ее ладонь. Они шли молча минут пятнадцать, без слов договариваясь о долгих обходных путях, но в конце концов все-таки неминуемо приблизились к городской застройке. Когда вдалеке показалось кладбище, Мая сказала:

– Как я соскучилась по этому освещению. Свет как будто меняется, когда дни укорачиваются. Прямо по воздуху видно, какой он холодный.

Ана сморщила нос и фыркнула:

– Ты говоришь как турист.

– Я и есть турист.

Ана даже не улыбнулась, поэтому Мае пришлось ее пощекотать. После этого Ана уже не могла остановиться и все смеялась, пока они не подошли к кладбищу. У калитки курил одинокий парень. Все утро он таскал стулья, поэтому сейчас, несмотря на холод, на нем была только потная майка и выходные брюки. Он заметно похудел с тех пор, как они видели его в последний раз. И Мая, и Ана так хотели кинуться ему на шею, но, боясь обидеть друг друга, постарались сдержать свой порыв, и Мая поэтому лишь неловко приобняла его, и Беньи посмотрел на нее так, как будто она спятила. Ей не хватало этого взгляда. Ему было двадцать, он изрядно пообтрепался – изнутри и снаружи, – но стоило ему улыбнуться, как он снова стал тем самым подростком, который залезал на самые высокие деревья и носил в себе самые большие тайны. Самый опасный на льду, самый одинокий на земле.

– Хорошо выглядишь, – похвалил он Маю, когда та выпустила его из объятий.

– А ты – ужасно, – засмеялась Мая.

Беньи повернулся к Ане, и она, человек крайностей, обняла его: сперва как далекого родственника, потом как корабельную мачту в шторм. Беньи улыбнулся.

– Ты что, ходишь по улице безоружная? Мои сестры говорят, ты теперь только и делаешь, что охотишься, я думал, ты захватишь ружье. Кто меня защитит, если будет драка?

– Не волнуйся, я любого на месте уложу, пусть только попробует тебя обидеть, – ухмыльнулась Ана в ответ, подняв кулаки.

Мая сунула кулаки в карманы пальто. Она старалась не тревожиться за друзей, но они не давали ей расслабиться.

– Где ты был? Ну то есть… где путешествовал? – спросила она, кивнув на загорелые руки Беньи, не говоря, однако, ничего о появившихся на них новых шрамах.

– Тут и там. Сейчас я тут, – беспечно ответил он.

– Прими мои соболезнования, мне очень грустно, что ее не стало, – угрюмо проговорила Мая.

Беньи кивнул, но не смог совладать со своим голосом и ничего не ответил. Он просто повернулся к калитке, на которой висели его белая рубашка и пиджак, вытащил из кармана белый галстук, протянул Мае и сказал:

– Это твоему отцу.

– Ты шутишь? Он только что с трудом завязал свой! – улыбнулась она.

– Лучше ему надеть этот, – не отступался Беньи.

– Разве белый галстук не для членов семьи? – спросила Ана.

– Он член семьи, – ответил Беньи.

Мая взяла галстук и сжала так, что он помялся. Потом увидела кого-то и вдруг засмеялась:

– Ничего себе… Похоже, там мой братец тайком покуривает! – воскликнула она.

Ана поглядела на четырнадцатилетнего мальчишку, который не слишком удачно спрятался за голыми деревьями по ту сторону кладбища, и одобрительно присвистнула, только чтобы позлить свою лучшую подругу.

– Это Лео? Да ладно! Какой красавчик!

– Прекрати! – рявкнула Мая, и Ана захохотала.

– Мне кажется, это не твой тип, Ана.