Теему сидел в первом ряду, лицо его было неподвижно, но кулаки, сложенные на коленях, дрожали. Беньи стоял один у входа, поближе к дверям, по щекам его катились слезы и беззвучно капали на каменный пол. Петер попытался придать голосу твердости. Три мальчика, оставшиеся без отцов, – чтобы понять, кем была Рамона и что она значила для этого места на земле, достаточно было увидеть опустошенность на их лицах. Петер поднял глаза и через силу выговорил:

– Это все, что ты нам оставила, Рамона. Мгновения. Истории. Анекдоты. Никто не рассказывал их так, как ты. Ты была этим городом. Ты БЫЛА этим городом. Бьорнстад опустел без тебя. Передавай привет Хольгеру. Пока… пока.

Он поклонился гробу и вернулся на свое место, чудом не споткнувшись. Когда он опустился на скамью рядом с Мирой, та потянулась к его руке, осторожно-осторожно, и уже почти было дотронулась, но тут Теему, нарушив тишину, горестно буркнул:

– Да, блин! Пиво-то теперь на небесах подорожает!

Церковь взорвалась смехом, сотни людей хохотали в унисон, так громко и так единодушно, что каждый словно приободрился. Смех расправил спины, снова вытащил всех на поверхность, подобно вдоху перед забитой шайбой на льду и крику на трибунах после гола. Петер так смеялся, что пришлось вытирать слезы, и их с Мирой руки разминулись. Мира сидела неподвижно.

* * *

После церемонии, когда люди выходили на улицу и сотни улыбок струились сквозь слезы, Мая сидела на каменной стене с гитарой на коленях и записывала свои чувства в мобильный телефон. Быть может, однажды это станет песней, только спеть ее она никогда не найдет в себе сил.

Мы вернулись из-за границы

в наши границы

жить говорят тут проще тут все ништяк

может и так

если вы не устроены слишком сложно

может и можно

или если вы слишком сложно сложены

но так как положено

если любите так же страстно

ненавидите так же страшно

и умеете так же делать вид везде и всегда

что беда не беда

жить тут и правда проще и все ништяк

может и так

Потом она увидела, как из церкви выходит мама, одна. Папа стоял внутри, в окружении людей, которые хотели пожать ему руку. И Мая написала:

Я – романтик: с годами дети становятся сами

Тем что с детства перед глазами

Я видела как вечная любовь хоть ее не бывает

Вас овевает

Так шло годами

А сегодня что-то странное между вами

Мама вы с папой стали так нестерпимо хрупки

Папа вы с мамой стали как утлые скорлупки

Зашлифовали себя источили за годом год

И так истончились что ветром вас вот-вот разнесет

А всего-то и надо – произнести любя

Пять коротких слов Я не могу без тебя!

я НЕ МОГУ без тебя!

Я не могу БЕЗ ТЕБЯ!

Из-за угла появилась Ана с банкой пива в каждой руке – Мая понятия не имела, где она его раздобыла, но если кто и мог раздобыть спиртное на кладбище, то это, конечно, Ана.

– Кому пишешь? Лучшей подружке? – хмыкнула Ана.

– Да, только из-за твоей железобетонной башки сигнал пропал! – ответила Мая и сунула телефон в карман.

После этого они сидели вдвоем на кладбищенской ограде, пили пиво и обзывали друг друга, а рядом с ними сидели две невидимые девочки, которыми они когда-то были. А с другой стороны почти наверняка сидела Рамона.

51

Правда

Определить свое отношение к тому, что такое правда, ни для кого не просто, а уж для местной газеты это порой почти невозможно.

Главный редактор не без некоторого внутреннего сопротивления заметила, что все чаще вспоминает философский принцип, который в детстве внушил ей отец: «Самое простое объяснение, как правило, оказывается правдой».

Ее не было на похоронах, ее там никто не ждал – к журналистам в этих местах относятся как к необходимому злу. В Бьорнстаде все возмущались, что газета поддерживает Хед только потому, что редакция находится в Хеде, а в Хеде были недовольны, что газета только и делает, что пресмыкается перед Бьорнстадом. Здесь не было нейтральной территории. Ты либо с нами, либо против нас; способа победить нет, и ей пришлось напомнить себе, что это и не входит в должностные обязанности главного редактора.

Сходить на похороны вызвался отец, ведь его здесь никто не знает; и после долгих колебаний она согласилась. «Но ни с кем не говори, только фотографируй!» – потребовала она, и он пообещал, правда слишком уж быстро. Она с недоверием посмотрела на него – он не выглядел загнанным или сердитым, как обычно, а был спокоен, как в ее детстве, когда ему удавалось добиться прорыва в расследовании деятельности какого-нибудь высокопоставленного лица или знаменитости и он знал: теперь-то этот гад у меня на крючке. «Что ты нашел?» – полюбопытствовала она, и только сейчас он довольно улыбнулся и кинул ей на стол стопку бумаг: копии контрактов, которых она раньше не видела. Сейчас, когда он ушел на похороны, она озадаченно просматривала документы и думала, что этот старый проныра может докопаться до государственных тайн, даже сидя в пустой комнате.

Первые контракты выглядели совершенно невинно: речь шла о покупке земли два года назад, продавцом выступила коммуна, покупателем – местная фабрика. Ничего странного, фабрика расширялась, а коммуне требовались новые рабочие места, заявленная цена вполне соответствовала рыночной стоимости, придраться тут было не к чему. Но под первым контрактом лежали копии других: один, подписанный вскоре после этого, касался покупки того же самого участка, только продавцом на этот раз выступала фабрика, а покупателем – «Бьорнстад-Хоккей». А цена была значительно ниже: можно было подумать, что земля за эти месяцы подешевела больше чем на девяносто процентов. Все это выглядело, разумеется, как крайне невыгодная сделка для фабрики, пока главный редактор не увидела следующий контракт: через несколько дней владельцы фабрики купили новый земельный участок, в непосредственной близости к фабрике, который, как все знали, они мечтали заполучить многие годы. И кто выступил продавцом? Коммуна. Так вот в чем штука, поняла главный редактор: коммуна не могла, не вызвав подозрений, дешево продать землю хоккейному клубу, поэтому фабрика согласилась выступить промежуточным звеном в обмен на землю, которую действительно хотела заполучить.

Но