добилась справедливости, правды, отомстила за себя? Разве много для этого требовалось? Нет. Совсем не много. Нужен был просто свидетель, этот самый Амат, который в конце концов не побоялся рассказать, что случилось, хотя потом приятели насильника напали на него и избили. Нужно было, просто чтобы семья Андерсон не побоялась противостоять всему городу, ополчившемуся против них. Чтобы Мая поехала в больницу и там сдала омерзительные анализы, и заявила в полицию, что привело лишь к унизительным спекуляциям на тему того, была ли она под действием наркотиков, достаточно ли четко дала понять, что не хочет этого, и действительно ли она понимает, что может испортить Кевину карьеру! Нужны были сотни анонимных комментариев в Сети о том, что она наверняка просто соврала и сделала это, чтобы привлечь к себе внимание, и что все всё равно знали, что это она хотела Кевина, а не наоборот, и что все равно она была слишком пьяная, чтобы кто-то мог ее трахнуть, и что все равно она – чертова шлюха и так ей и надо, и что ее следует убить. Вот и все, что требовалось! Нужно было, чтобы Маин отец потерял работу, а клуб оказался на грани банкротства. Чтобы ее мама была адвокатом и достаточно ненормальной, чтобы не побояться сражаться со всеми вокруг. Нужны были лишь доказательства, свидетели, деньги, могущественные друзья и судебный процесс. И после всего этого, после ВСЕГО ЭТОГО, Кевин все равно не был осужден! Его семья просто переехала в другой город, а потом все сделали вид, будто ничего и не было, и вот это каким-то образом сочли восстановлением справедливости. Крошечная толика правды, вот чем пришлось довольствоваться Мае, и для этого потребовалось всё.

И больше ничего.

Так каковы были шансы у сестры Маттео? Никаких. Маттео не понимал, зачем она уехала, до того, как он нашел ее дневник, и зачем он его нашел, – не случись этого, ему бы не пришлось жить в ее темноте. Он горячо надеялся, что там, далеко, она станет свободной, но теперь он знал, что парни из этого города стали ее тюрьмой, они оставили цепи внутри ее, и побег оказался невозможен. Маттео всего четырнадцать, но его родители – слуги, они никогда не будут мстить за нее, так что это придется сделать ему.

Он достал маркер из школьной сумки и осторожно-осторожно нарисовал на урне, где она лежала, бабочку. Потом вышел на улицу и покатил на велосипеде по снегу, под уличными фонарями. Мама увидела его в окно и помахала, а он помахал в ответ.

47

Воины

Настало воскресенье. Проститься с Рамоной никоим образом не означало почтить ее память. Пока она была жива, она ясно давала понять этим мерзавцам, что, когда ее земная жизнь окончится, они могут скормить ее тело свиньям или удобрить клумбы с цветами, но только не надо выпендриваться и звать других мерзавцев, чтобы пришли в церковь и стояли там с постной миной. Как всегда, ее никто не послушал. На проводы собрался весь город.

* * *

Адри разбудила Беньи рано. Сперва надо было покормить собак, потом могли поесть люди. Они завтракали молча, стоя у разделочного стола. Беньи кусок в горло не лез, его тело не привыкло просыпаться на рассвете, в это время он обычно только ложился. Адри заставила брата выпить кофе и достала его единственный костюм. Когда Беньи уезжал из Бьорнстада два года назад, пиджак едва сходился на груди и жал в плечах, но сейчас был ему велик. Адри почистила и поставила в прихожей выходные туфли отца, выдала ему специально купленный белый галстук. Беньи был не в силах протестовать. Белый галстук на похороны надевают только члены семьи, но Адри было плевать на его мнение, и на все остальное тоже. Когда он вернулся, его даже не спросили, хочет ли он жить здесь, сестры просто все решили за него. Он поселился у Адри, потому что Катя жила слишком тесно, а у Габи не было места, так как мама, когда заболела, перебралась к ней. О том, чтобы жить одному, и речи не шло: болтайся по свету сколько хочешь, но с тремя старшими сестрами ты никогда не станешь совершеннолетним.

Когда солнце коснулось верхушек деревьев, приехали Габи и Катя. На заднем сиденье сидела мама, и Адри с Беньи втиснулись рядом с ней. Всю дорогу мама, несмотря на возражения Беньи, пыталась расчесать ему волосы, и сестры хохотали так, что машину трясло. Этот мальчик мог вытерпеть любую боль, но даже лошадей и тех чистят осторожнее.

* * *

Когда мы любим человека, время обманчиво. Если он покинул нас, чувство такое, будто его нет целую вечность, что он уже стал нам чужим, но в первое же утро после возвращения кажется, будто он и не уезжал. Для Беньи проблема была лишь в том, что все, кто тут остался, сейчас увидят его в первый раз. Что здесь слишком много людей, чью реакцию невозможно предвидеть.

Когда они приехали на кладбище, народу было совсем не много. Мама достала из багажника дюжину завернутых в фольгу мисок – куда бы она ни собиралась, она всегда брала с собой еду. Вместе с сестрами они пошли к калитке и поступили как всегда: нашли себе дело. На некоторое время они позабыли о Беньи, забыли о взглядах окружающих, забыли о том, кем он был в этом городе и кем стал. Поэтому он стоял у машины один, не зная, куда деваться, чувствуя, как все, кто проходит мимо, косятся на него и перешептываются. Руки вспотели, судорожно ища себе применения, пальцы едва справились с тем, чтобы зажечь сигарету. Он уже пожалел, что вернулся. Он, черт возьми, еще не готов. У калитки он увидел мужчин в черных куртках, Паука и еще нескольких человек, близких к Теему. Они следили, чтобы на похороны не заявились посторонние, и Беньи не знал, относится он к их числу или нет. Раньше ему лучше удавалось скрывать свою неуверенность, но за годы странствий он не только потерял много килограммов. Сигарета в его пальцах погасла. «А это там не Беньи, случайно?» – шепотом спросил какой-то мальчишка своего приятеля. «Блин, какой тощий, у него что, СПИД?» – прошептал второй, и они истерично захихикали. Кто-то из взрослых злобно зашикал, и мальчишки, разведя руками, прошипели: «А чё такого? Разве это не тот педик? Ты же сам говорил…»

Беньи не стал ждать продолжения разговора, он развернулся и пошел в другую сторону, скользя на снегу в выходных туфлях