Вскоре люди стали пропадать даже средь бела дня, в отдаленных местах. Как правило, это были пастухи и доярки, пасшие скот на предгорных лугах. В большинстве случаев исчезал один человек, иногда – двое, реже – трое.

Было замечено, что дневные похищения происходят преимущественно на возвышенностях и что разбойники, чтобы их не выдали, забирают с собой и свидетелей своих злодеяний.

В ночь с 14-го на 15-е пострадал Артемар. (Сарваны по неизвестной причине пропустили один поселок, две деревни и три замка, в том числе Мирастель.) Пропал Рафлен, бывший возлюбленный Фабианы д’Арвьер. Бедняга, так еще и не залечивший перелом, ковылял по двору, когда его забрали. Его обезумевшая от страха старушка-мать опасалась, что ее сын может простудиться, так как он был в одном домашнем халате.

В ночь с 15-го на 16-е, свернув с дороги и немного отклонившись к югу, сарваны разграбили деревушку Сейзерьё, лежавшую на склоне горы, чуть выше болот, прямо напротив Мирастеля. Затем, вернувшись на дорогу, они заглянули в Талисьё, где разжились новорожденным жеребенком, срезали декоративный шпиль с башенки в Шатофруа и утащили с фермы нескольких кроликов.

17 мая доктор Монбардо получил следующее письмо, которое повергло его в отчаяние и доказало, с другой стороны, что этот бич распространился гораздо дальше, чем казалось, то есть до Белле. Письмо было от Фрона, любовника Сюзанны Монбардо.

(Док. 239)

Господин Монбардо.

Несмотря на то что наши отношения всегда были более чем натянутыми, я чувствую себя обязанным сообщить Вам эту прискорбную новость.

Вернувшись вчера домой после двухнедельной отлучки, я не обнаружил у себя Вашу дочь. Она удрала по-английски с каким-нибудь красавчиком (так как мне известно, что к Вам не вернулась), прикрываясь этими мнимыми исчезновениями, – Вы же не думаете, что я в них верю? Я нигде не смог выяснить каких-либо подробностей ее бегства, так как дом, в котором я имел честь ее принимать, находится в некотором отдалении от поселка. Такие вот дела… Но я счел необходимым известить Вас об этом, чтобы Вы знали, что отныне нас больше ничего не связывает.

Мое почтение.

Онезим Фрон

Грубость сообщившего сей факт мужлана лишь усиливала ужас случившегося. Сюзанна – с этим были все согласны, – конечно же, не могла согрешить во второй раз. Стало быть, она тоже угодила в руки сарванов!.. И подтверждением тому было разграбление деревушки Сен-Шан, расположенной совсем рядом с Белле, произошедшее в ночь с 17-го на 18-е.

Сюзанна похищена!.. Этот последний удар стал для четы Монбардо верхом несчастья. Мадам целую неделю несла вздор, а затем принялась беспрестанно клеймить отцовскую суровость, из-за которой раскаявшаяся грешница была вынуждена покинуть родной дом. Не зная, что на это отвечать, мсье лишь понуро опускал голову и плакал.

Утром 19-го обитатели Артемара узнали, что ночью подверглась разорению деревушка Рюфьё, расположенная в пятнадцати километрах на другом берегу Роны, на дороге, ведущей из Сейселя в Экс-ле-Бен. Новость нуждалась в уточнении. Поговаривали, что были похищены несколько человек, что требовало подтверждения.

Но прежде чем установить истину, артемарцы узнали о еще более сенсационном событии.

Один репортер-фотограф из Турина задолго до рассвета отправился на вершину Коломбье, чтобы сфотографировать место похищения в сиянии восходящего солнца. (Стремление к подобным изыскам объясняется бесчисленным количеством снимков, уже сделанных в этом месте в самое разнообразное время суток и при всякой погоде его собратьями по перу.)

Однако, как и Мария-Тереза с ее кузеном и кузиной, с горы репортер так и не спустился.

Артемар пришел в невероятное возбуждение. После долгих разглагольствований и шушуканий отряд отважных мужчин (все еще находились и такие) отправился на поиски пропавшего газетчика.

Они поднялись к кресту и обнаружили там закрепленный на треножнике фотографический аппарат и некоего уродливого, злобного, покрытого рубищем, извалявшегося в траве карлика, которого никто не знал. Журналист исчез, испарился, если только не превратился благодаря каким-то колдовским чарам в этого отвратительного карлика со слишком большой головой и короткими руками, который смотрел на приближающихся спасателей бессмысленным взглядом.

Те остановились, огляделись, но репортера в его прежнем обличии и след простыл… Тогда они подошли к безучастному уродцу – и вскоре поняли, что имеют дело со слабоумным беднягой, глухим и немым.

Только тут они отважились наконец до него дотронуться – прежде опасались, что могут обжечь себе руки. Они хотели его поднять, но увидели – вот же напасть! – что он паралитик.

Тогда они взяли его с собой, как и фотоаппарат на треножнике, и начали спускаться с горы. Но у Вирьё-ле-Пти, еще не пришедшие в себя от изумления, они столкнулись с одним погонщиком из местных, который собирался отвезти на лесопилку в Артемар срубленные ели.

И этот человек, увидев карлика, воскликнул:

– Ho! le Gaspard! Quéto cou fa iqueu?

Что означало: «Гляди-ка! Гаспар! Он-то тут что делает?»

И он поведал им, что этот слабоумный живет в Руфьё, что сутки напролет он сидит на корточках на пороге отцовского дома, стоящего у самой дороги, и что все погонщики, ломовики и курьеры хорошо его знают, так как постоянно видят неподвижного и «на карачках» у большака. История наделала шуму. Подменить на вершине горы Коломбье журналиста из Турина юродивым из Руфьё – не что иное, как проделки дьявола!.. Гаспара пытались расспросить, добиться от него хоть какого-то выразительного жеста… Увы! То были напрасные усилия. Никогда еще он не был так глух, нем, придурковат и скован. Отец, когда увидел его, вовсе не обрадовался. В общем, единственный уцелевший был единственным же, кто не мог ничего сказать о сарванах, и опять же единственным, кого бы люди с радостью сарванам отдали. Тем временем другие репортеры-фотографы платили отцу Гаспара за разрешение сфотографировать этого героя; и тогда он благословил возвращение сына.

Вопреки слухам, помимо Гаспара, больше никого из обитателей Руфьё сарваны не забрали.

В ночь с 19-го на 20-е пришел черед Амейзьё, расположенного почти у стен Мирастеля. Но благодаря многочисленным мерам предосторожности, своевременно принятым местными жителями, материальный ущерб оказался минимальным.

Гости Мирастеля сказали себе, что настал их час сносить лишения. Растягиваясь в ширину, опасная зона одновременно подходила к замку все ближе и ближе. Лишь счастливый случай мог избавить их от нападения сарванов.

Господин Летелье был только рад такому развитию событий. Едва начались грабежи, убежденный, как и все остальные, что за ними и похищением, совершенным 4 мая, стоит одна и та же тайна, он развил бурную деятельность. Сперва он даже снисходительно улыбался при мысли обо всех тех гипотезах, которые были опровергнуты возобновившимися налетами разбойников. Теперь же, когда поле предположений сузилось,