Шрифт:
Закладка:
Встревожив советскую сторону, Штамер затем вызвал первых свидетелей защиты Геринга: генерала Карла Боденшатца и генерал-фельдмаршала Эрхарда Мильха. Боденшатц, бывший офицер связи между люфтваффе (военной авиацией) и штаб-квартирой Гитлера, назвал Геринга пацифистом, пытавшимся отговорить Гитлера от нападения на Советский Союз. Он также назвал Геринга «благодетелем всех нуждающихся», который ничего не знал ни об условиях в концлагерях, ни об уничтожении евреев. Мильх, который ранее отвечал за производство самолетов в Германии, также заявил, что Геринг был против войны. Эти неправдоподобные характеристики Геринга начали рассыпаться под перекрестными допросами. Джексон вынудил Боденшатца признать, что Геринг все знал о концлагерях и лично отдавал приказы об исключении евреев из экономической жизни Германии[891].
В первый день выступлений защиты Джексон предупредил Руденко и французского главного обвинителя Огюста Шампетье де Риба о том, что могут возникнуть проблемы. У него была свежая информация о том, что защита планирует обличать обращение французов с военнопленными, британскую политику в отношении Норвегии и советскую политику как якобы агрессивную «в отношении Финляндии, Польши, Балкан и государств Балтии». Джексон напомнил, что главные обвинители договорились противостоять «политическим выпадам» со стороны защиты, и вновь подтвердил, что готов возглавить борьбу против «этих выпадов… как не имеющих отношения к делу» и стараться «препятствовать политическим дискуссиям». Но ему требовалось, чтобы французская и советская стороны предоставили письменные перечни тех политических мер и акций их правительств времен войны, которые могли бы служить мишенью для атак со стороны защиты[892]. Максуэлл-Файф в декабре дал такой список (где указал британско-норвежские отношения времен войны и вообще историю британского империализма), но Франция и СССР не торопились последовать его примеру[893]. Когда комиссия Вышинского предоставила подобный список Руденко и разрешила сообщить его содержание, она все-таки не позволила ему поделиться физическими экземплярами с западными коллегами.
Теперь Джексон предупреждал, что не может обеспечить, «чтобы США поддерживали какие-либо положения, о которых они не были информированы заранее», поскольку это может потребовать консультаций с Госдепартаментом или американскими военными властями. Он напомнил Руденко и де Рибу, что свидетели защиты, вероятно, воспользуются перекрестными допросами для огласки щекотливой информации и что к этому лучше бы подготовиться заблаговременно. Джексон признавал, что судьи могут отклонить протесты со стороны обвинения, и спрашивал у других главных обвинителей, каких шагов они хотели бы с его стороны в случае, если защита успешно выдвинет встречные обвинения против держав-союзников в публичном слушании. «Все окажутся в неудобном положении», если США столкнутся с непредвиденной оглаской в суде какой-либо информации и сочтут невозможным далее поддерживать своих военных союзников[894].
Советские представители оказались между Сциллой немецкой защитной тактики и Харибдой американских амбиций. Советские руководители не доверяли американцам, но решили, что, вероятно, в их интересах принять предложение Джексона. Москва дала Руденко добро, и 11 марта он поделился советским списком с Джексоном, Максуэлл-Файфом и де Рибом. Этот список почти дословно совпадал с тем, который составили советские руководители, а комиссия Вышинского обсудила еще в ноябре. Были табуированы все вопросы советской внешней политики, причем особо оговаривались Пакт о ненападении, визиты немецкого министра иностранных дел Риббентропа в Москву и советского наркома иностранных дел Молотова в Берлин, советско-польские отношения и советская политика в отношении балтийских республик и Балкан. В этом списке также выводились за рамки любые вопросы о советской политической системе. Руденко согласился с Джексоном, что обвинители должны держаться заодно и не позволять защите использовать суд для обсуждения вопросов, «не имеющих прямого отношения к делу». Он жаловался, что обвиняемые и их адвокаты уже распространяют ложную информацию о действиях и политике союзнических правительств[895].
Несмотря на то что Руденко поделился с Джексоном советским списком, за кулисами нарастали другие угрозы. Штамер и другие адвокаты, намеревавшиеся яростно защищать своих клиентов, подали в Трибунал тысячи страниц доказательных материалов. Это создало организационные трудности для Отдела переводов МВТ. Особенным кошмаром это было для советской делегации, которая, хоть в это и сложно поверить, до сих пор страдала от нехватки опытных переводчиков. Трибунал попытался смягчить эту проблему, но лишь создал новые трудности советской делегации. 8 марта судьи объявили, что во избежание ненужной переводческой работы защита должна предоставить обвинению «дословные выдержки из всех документов», которые она собирается предъявлять суду. Затем обвинение сможет отклонить любые доказательства, которые сочтет не относящимися к делу, до того, как их полностью переведут для суда[896]. Это была прагматичная мера – но она означала, что советскому обвинению придется быстро просматривать горы документов на немецком языке.
Пока советское обвинение настраивалось на борьбу с этими новыми трудностями, Штамер вызвал целую процессию свидетелей в защиту Геринга. Во вторник 12 марта его бывший адъютант полковник Бернд фон Браухич и бывший статс-секретарь Пруссии Пауль Кёрнер добавили свои свидетельства к положительной характеристике Геринга. Кёрнер даже утверждал, что Геринг помог увеличить производительность сельского хозяйства в странах, оккупированных Германией. В споре с Руденко Кёрнер настаивал, что Германия не занималась «грабежами», и вполне естественно, что оккупированные территории участвовали в продовольственном обеспечении вермахта. Последний выступивший в тот день свидетель защиты Геринга Альберт Кессельринг служил фельдмаршалом люфтваффе, а затем главнокомандующим немецкими войсками в Италии; он с невозмутимым лицом назвал люфтваффе «чисто оборонительным оружием»[897].
В ходе перекрестного допроса Кессельринга несколько адвокатов защиты попытались выдвинуть встречные обвинения против союзников, которые якобы тоже совершали военные преступления. Ханс Латернзер, адвокат Генерального штаба и Верховного командования, спросил Кессельринга, знает ли тот о нарушениях международного права союзниками. Кессельринг начал отвечать утвердительно, и Руденко громко заявил протест: свидетель не имеет права оценивать действия «врагов Германии». Судьи попросили Латернзера объявить его намерения, и тот объяснил, что хочет определить, стал ли свидетель снисходительнее к поведению своих собственных подчиненных после того, как узнал о военных преступлениях союзников. Джексон вскочил и попытался вернуть дискуссию в рамки обсуждения преступлений европейских стран Оси. Он напомнил суду: общепризнано, что нарушения законов и обычаев международного права одной стороной не оправдывают подобные же нарушения другой стороной. После короткого перерыва судьи объявили, что не принимают вопрос Латернзера[898].
То, что Трибунал отклонил аргумент Латернзера tu quoque («ты тоже»), было добрым знаком для обвинения. У советской стороны ранее были основания надеяться, что судьи отклонят и вызов Штамером свидетелей для дачи
