Шрифт:
Закладка:
- Ненависти, говорите вы? - удивилась Элизабет. - Притом что называете моего второго деда по имени?
- После стольких лет мы с Антуаном стали добрыми друзьями. У него я научилась смирению и благодаря ему обрела веру - не ту, наигранную, которой хватает лишь для того, чтобы по воскресеньям ходить в церковь. Нет, веру истинную, которая в сердце. И Господь, наверное, простил все мои былые грехи, раз мне даровано невероятное счастье - снова обрести тебя. И я сумею тебя защитить!
Если бы Элизабет не смотрела так восторженно на приближающиеся крыши мельницы и крытый вход с большой дверью, она бы спросила себя, от чего бабушка собирается ее защищать. Но она, чувствуя, как сильно бьется у нее сердце, уже ничего не слышала: коляска въезжала на просторный, весь в весенних лужах двор.
- Господи, просто не верится! - пробормотала она. - Тут все как раньше!
Вид замка оставил ее почти равнодушной, увидев же сложенные из грубого камня стены, ставни цвета обожженного дерева, она содрогнулась от необычайного волнения. Тут, в этих старинных постройках и домике родителей в Монтиньяке, прошло ее раннее детство.
Антуан Дюкен вышел на порог и помахал рукой. Лицо у него было очень доброе, все в морщинах. В голубых глазах старика стояли слезы.
- Дедушка Туан! - вскричала девушка, выпрыгивая из коляски. - Дедушка Туан, милый!
Она побежала ему навстречу, раскинув руки, прямо по лужам, не заботясь о том, чтобы не испачкать юбки. На ее возгласы из дома выскочили Пьер и Жан.
- Моя девочка! Моя красавица! - сквозь рыдания восклицал старый мельник, заключая ее в объятия.
Слова больше были не нужны. Они крепко обнимали друг друга, чтобы увериться, что это не сон.
- Мадам Адела, неужели это Элизабет? - изумился Жан, перехватывая поводья. - Я бы ее не узнал!
- Уверяю тебя, Жан, это она. Просто наша девочка выросла.
Пьер, потрясенный, молча потирал подбородок. Он почему-то оробел, так и остался стоять, где стоял.
- Ну в каком виде мы встречаем племянницу! - продолжал Жан. - Оба с ног до головы в муке! Мы как раз насыпали мешки, чтобы отвезти в Вуарт.
- Вам нечего стыдиться, господа, - весело отозвалась Адела. - Ремесло мельника - в ряду самых почетных. Если бы не вы, из чего бы сограждане пекли хлеб?
Чтобы получше рассмотреть девушку, Антуан Дюкен слегка отстранился, но из своих объятий ее не выпустил.
- Дай полюбоваться собой, моя крошка! - с трудом переводя дух, сказал он. - Слава Господу нашему за его бесконечное милосердие! Я смотрю на тебя после стольких лет траура, сомнений и тщетных надежд!
Мельник знаком подозвал сыновей, которые все еще стояли возле экипажа. Адела, опершись на руку Жана, соскочила на землю, потом мягко подтолкнула молодого человека вперед.
- Дядя Пьер! Дядя Жан! - воскликнула Элизабет, оборачиваясь.
На этот раз оба поспешили на зов, забыв о смущении - столько нетерпения было в ее вибрирующем голоске. Будучи совсем крошкой, она так их и звала, если вдруг упадет и ссадит коленку или захочет покататься на качелях в саду.
- Боже, глазам своим не верю! - вскричал Пьер, обнимая девушку.
- Надо же, какая ты красавица! - шутливым тоном произнес Жан, хотя у самого от волнения комок стоял в горле.
Элизабет смотрела на молодых Дюкенов во все глаза. Оба дяди были так похожи на ее отца, Гийома, что она расплакалась.
- Дети, идемте в дом! - предложил Антуан Дюкен. - Что-то ноги меня совсем не держат. Оно и понятно: такое счастье! Я успел отвыкнуть…
Старик улыбался, но Жан поспешно подошел, чтобы помочь ему войти в дом.
- А я схожу за Ивонной, - сказал Пьер. - Она должна быть сейчас с нами, и наши сыновья тоже. Учитель наверняка их отпустит с уроков, ведь в нашей семье большой праздник. Элизабет, у нас с Ивонной два прекрасных мальчугана, Жиль и Лоран, твои двоюродные братья!
- Бабушка мне уже сказала по пути сюда. Не терпится с ними познакомиться.
- Надо же, ты не разучилась говорить по-французски, и это после десяти лет в Америке! - восхитился Жан.
- Это потому, что моя гувернантка Бонни наполовину француженка. Ее мать родилась и выросла в Нормандии. Мы с Бонни разговаривали на нашем родном языке втайне от моих родителей… той семейной пары, которая меня приютила. Я считала их своими родителями. Сейчас я все вам расскажу!
В деревушке Монтиньяк, в тот же день, в тот же час
Взгляд светло-карих, с янтарным отблеском глаз Фредерика Ричарда Джонсона был прикован к средневековому замку, возвышавшемуся над узкими улочками Монтиньяка. Молодой американец стоял у подножия каменной лестницы, по обе стороны которой возвышались округлые каменные башни. Некогда она вела в старинную крепость[52] с большим донжоном квадратной формы, которая за несколько веков своего существования часто меняла родовитых владельцев.
Постройку подобного рода детектив видел впервые, а потому она казалась ему очень романтичной. Он даже пообещал себе завтра же зарисовать ее на память - настолько велико было его восхищение. Во Франции ему нравилось все, тем более что здесь отныне обитала очаровавшая его юная Элизабет Ларош.
- Она и правда меня околдовала, - едва слышно проговорил он по-французски, отдавая себе отчет в том, что американский акцент так никуда и не делся.
Его приезд этим утром стал сенсацией. Он снял самый лучший номер в трактире «Пон-Нёф», вызвав всеобщее любопытство своим необычным акцентом. Он соврал Элизабет и в этом тоже: французский он учил в старшей школе, а потом и в лицее. Правда, практики не хватало, поэтому Джонсон запасся маленьким двуязычным словарем.
Местные старухи - все без исключения одетые в черное, с большими белыми чепцами на седых волосах - тайком разглядывали приезжего. Он вежливо с ними здоровался, приподнимая бежевую фетровую шляпу. Высокий рост, элегантный фасон костюма - все выделяло его из общей массы обитателей Монтиньяка.
«Лисбет быстро узнает, что я живу по соседству, - подумал он. - Сначала, конечно, разозлится, а потом придет, я в этом уверен. А если, на беду, расскажет про меня своему ужасному деду - что ж, придется с ним объясниться. Ничего дурного я не делаю. Просто зарабатываю на жизнь».
Весьма довольный собой, Ричард решил все-таки подняться по замковой лестнице. Кончиками пальцев погладил каменную кладку одной из башен. Он,