- У вас чудесная бабушка, мадемуазель, - сказала она Элизабет, сидящей на краешке кровати с балдахином. - Она вас обожает.

- Если ее чувства искренни, мне этого достаточно. Бонни, все совсем не так, как я ожидала. Может, и тогда, в детстве, я зря считала ее холодной и требовательной. Мы так редко виделись.

- Но что-то вас тревожит, - заметила гувернантка. - Я вижу это, мадемуазель.

- Слишком много вопросов, моя Бонни. К примеру, что делал Ричард Джонсон на борту «Турени» и на железнодорожном вокзале в Орлеане? И почему мой дед, обычно такой сдержанный, склонный к морализаторству, ни с того ни с сего начинает злиться и язвить? А еще Жюстен.

- Молодой конюх, - вздохнула Бонни, расправляя шелковое летнее платье. - Я видела, как вы разговаривали в холле гостиницы.

- Это действительно он, тот мальчик из детской, только он попросил меня его не выдавать. Очевидно, Мадлен скрывает от хозяев, что Жюстен - ее племянник. Надеюсь, получится поговорить с ним без свидетелей и тогда я узнаю больше.

- Поскорее организуйте себе урок верховой езды!

- Твоя правда. Но только выходит, что ложь - всюду, в Нью-Йорке и тут тоже. Эдвард и Мейбл меня обманывали, и Ричард, чуть ли не вчера, а теперь я сама должна лгать, чтобы помочь Жюстену.

- Умалчивать о чем-то - не значит лгать, мадемуазель, - многозначительно произнесла Бонни. - Но, не считая всего этого, вы довольны новым домом?

- Еще бы! Теперь я живу в комнате мамы, там, где она проводила свои дни и ночи, будучи юной девушкой. Я уже порылась в комоде, там до сих пор хранятся некоторые ее вещи. Странно… Как если бы она уехала, ничего не забрав, ну, или почти ничего.

Гувернантка наклонилась и вытащила с нижней полки шкафа картонную коробку. Она успела в нее заглянуть и теперь хотела показать содержимое коробки Элизабет.

- Мадемуазель, смотрите, это амазонка, и, скорее всего, она принадлежала вашей матери. Тонкой ручной работы, из высококачественного шерстяного сукна. И этот зеленый цвет - такой весенний! Костюмы для верховой езды обычно более практичных расцветок. Все завернуто в папиросную бумагу, на вид - как новое.

Бонни перевернула крышку коробки. Обнаружилась надпись: «22 декабря 1877 года».

- У мамы были глаза похожего цвета - зеленые, иногда с синеватым оттенком, как океан, - слабым голосом прошептала Элизабет. - А дата - в тот день ей исполнилось двадцать. Это поразительно, Бонни, - я только вчера приехала во Францию, но уже так много узнала о своей матери. Я сохранила о ней чудесные воспоминания, но только тут в полной мере осознала, что она жила и росла в этом замке, выезжала верхом, танцевала на балах…

- Мадам Адела наверняка будет рада рассказать вам больше о вашей матушке. А теперь вам самое время переодеться!

- Не стоит, Бонни, мне и так хорошо. Нам скоро снова выезжать из дома, так что лучше соберем купленные мною подарки. Мне не терпится увидеть дедушку Туана, которого мне отныне запрещено так называть, и мельницу, и братьев моего отца!

Адела, когда обед подходил к концу, объявила, что к Антуану Дюкену они с внучкой отправятся вместе.

- Жюстен подаст экипаж, дорогая, и мы поедем вдвоем, я и ты!

От комментариев Гуго Ларош воздержался, но на жену посмотрел сердито. Из-за дружеских отношений, которые Адела с некоторых пор поддерживала с престарелым мельником, супруги часто и бурно ссорились, безмерно радуя этим Мадлен, непременно подслушивающую за дверью.

- Но вы ведь еще не вручили подарки, что привезли для ваших деда и бабки Ларош! - удивилась гувернантка.

- Сделаю это сегодня вечером. Ты без меня не соскучишься, Бонни?

- Нисколько! Приведу в порядок ваш гардероб, а потом напишу письмо дяде в Квинс. Ох, как же далеко я от него заехала, а ведь в этом квартале Нью-Йорка прошла моя молодость.

- Можно подумать, что сейчас ты старушка! - прыснула со смеху Элизабет.

- Не старушка, но в мои тридцать два уж точно старая дева.

Пронзительное ржание привлекло обеих к окну. Гуго Ларош гарцевал на рослой лошади серой масти, которая фыркала и лягалась. Землевладелец хлестал ее по бокам, выкрикивая команды. Мгновение - и конь галопом помчался по аллее.

- Сразу видно, ваш дед - хороший наездник, - со вздохом произнесла Бонни.

- И жестокий человек, - прошептала Элизабет.

Она поежилась, ощущая смутный страх. Эдвард Вулворт обращался со своим вороным уважительно и никогда его не бил.

- А вот и Жюстен! - воскликнула она.

Конюх не знал, что за ним наблюдают. Он смотрел вслед хозяину. Элизабет показалось, что молодой человек расстроен.

- Бонни, я побегу вниз! - крикнула она. - Самое время взглянуть на мою лошадь!

- Мсье Ларош наверняка хочет сам вам ее показать.

- Раз так, мог бы сказать об этом!

Элизабет догнала Жюстена на полпути к конюшне, просторной постройке, не примыкающей к замку. Он услышал шорох шагов по гравию и обернулся. Вид у юноши был встревоженный.

- Зачем вы тут? - спросил он. - Экипаж еще не готов.

- Я видела, как дедушка уезжает, и спустилась. Нам с тобой не мешало бы поговорить.

Она обратилась к нему на «ты», настолько близкой казалась их встреча в детской десять лет назад. Жюстен в тот вечер разжег огонь в камине, чтобы в комнате стало светлее, и сумел ее утешить.

- Ты почти не изменился, - улыбнулась девушка.

- Я вырос, вы - тоже, но мы оба мало изменились внешне. И взгляд у вас тот же… Мадемуазель, прошу, держитесь от меня подальше!

Он с подозрением покосился на одну из замковых пристроек, на первом этаже которой располагались кухня и кладовые.

- Тетя наверняка за нами сейчас наблюдает из кухни, - сказал он.

- И что же? Мне захотелось посмотреть на лошадь, которую купил для меня дед, - кстати, по твоему - о, простите! - вашему совету.

- Хорошо, идемте!

В конюшне Жюстен почувствовал себя свободнее, это было заметно. Элизабет с любопытством рассматривала денники - стойла для лошадей, размещенные по обе стороны мощенного камнем прохода, друг напротив друга. Некоторые лошади вытягивали шею, чтобы посмотреть, кто пришел, навостряли уши.

- Сколько их всего? - спросила девушка.

- Было двенадцать, теперь на