Если в этом есть доля правды, то это объясняет, почему такой шаг со стороны подчиненных людей может довести консерваторов (в частности) до смятения. Он способен обнажить несправедливые властные отношения таким образом, что власть имущие будут выглядеть смешными, запуганными и ничтожными.

Подобный гнев мы наблюдали в реакции на показания Хиллари Клинтон перед Специальным комитетом по Бенгази в 2015 году. Обозреватель New York Times Морин Дауд, чьи давние враждебные отношения с Клинтонами хорошо задокументированы, но в данном случае это не имеет значения, написала:

Никто не изображает из себя жертву так, как Хиллари.

Она может орудовать этим ярлыком, как строительным шаром.

Если ее муж унижает ее с подругой в Овальном кабинете, Хиллари разворачивается и использует возникшее сочувствие для начала политической карьеры. Если ее оппонент-республиканец властно вмешивается в ее пространство во время дебатов, она разворачивается и использует возникшее сочувствие, чтобы получить место в Сенате. Если консерваторы устроят суд над салемскими ведьмами под видом слушаний в комитете Палаты представителей, она развернется и использует возникшую симпатию, чтобы проскользнуть на полосу H.O.V. на супермагистрали к президентскому креслу.

27

Враждебность Дауда здесь просто поражает. Чем Хиллари заслужила это? Ничего, если разобраться; она просто впечатляла в сложных обстоятельствах. "Хиллари Клинтон никогда не бывает более привлекательной, чем когда над ней издевается кучка белокожих мужчин с пастой мордой и мерзким языком", - жаловалась Дауд сразу после приведенного выше отрывка. Продолжая: "И она была очень привлекательной во время марафонской сессии в четверг с республиканскими лилипутами, которые совершенно не обращали внимания на тот факт, что Хиллари всегда наиболее сильна, когда какой-нибудь неандерталец пытается поставить ее на место". Возможно, это точное описание, на основании которого в тоне Дауда проскальзывает неодобрение. Но, опять же, кажется, что здесь есть логический скачок; хочется, чтобы проблему показали. Клинтон разоблачила их подлое и доминирующее поведение, ведя себя морально лучше, или будучи "взрослым в комнате". Вместо того чтобы называть это "игрой в жертву", мы можем с тем же успехом назвать это "разоблачением хулигана". Да, это может изменить симпатии зрителей. Но вопрос в том, почему бы и нет?

Разумеется, позволяя воспринимать себя таким образом, можно переборщить. Это может быть слишком затянуто, слишком пораженчески, слишком мазохистски или манипулятивно. Это также может быть несправедливо или по неправильным причинам. Нет смысла отрицать, что это реальные возможности. Но это также может быть мощным маневром и, как я полагаю, законным. Тем, кто считает, что этого не может быть, нужно объяснить, почему. А какой должна быть альтернатива для людей, которые исчерпали все другие возможные способы привлечь обидчиков и угнетателей к ответственности?

Одна из тех, кто недавно оказался в подобной ситуации, - Эмма Сулкович, в то время студентка Колумбийского университета. Сулкович безуспешно пыталась выдвинуть обвинения в сексуальном нападении против своего предполагаемого обидчика. После того как, по ее мнению, полиция кампуса и полиция Нью-Йорка не смогли должным образом расследовать это дело, она создала перформанс "Carry That Weight" ("Нести этот груз"), посвященный ее опыту: она тащила свой пятидесятифунтовый стандартный двухместный матрас, куда бы она ни пошла в кампусе. Она активно таскала с собой визуальное напоминание о том, как ее несправедливо лишили права голоса во время нападения, а также после него. Это явно требовало сил - не только эмоциональных, но и физических.

Последующая работа Сулкович, по крайней мере, не менее интересна для моих целей. Она записала спектакль о сексуальном контакте по обоюдному согласию, который впоследствии перерос в насилие, в котором она сама сыграла роль жертвы - в буквальном смысле. У актера, игравшего ее обидчика, лицо размыто. Видео называется "Ceci n'est pas un viol". Это не изнасилование. Это художественная репрезентация изнасилования, которая превращает пассивный и униженный опыт в акт управления самим исполнением и представлением. Его творческий подвиг, кажется, заключается в том, чтобы сказать: такие вещи случаются. Они произошли с художником. Отсюда и произведение искусства.

На сайте проекта Сулкович (http://www.cecinestpasunviol.com/) она просит потенциальных зрителей задуматься над некоторыми вопросами, прежде чем они прокрутят видео вниз - вопросами о "поиске", "желании" и о самой Сулкович ("я"):

-Как вы думаете, насколько хорошо вы меня знаете? Мы когда-нибудь встречались?

-Как вы думаете, я идеальная жертва или самая худшая жертва в мире?

-Отказываетесь ли вы видеть во мне человека или жертву? Если да, то почему? Хотите ли вы лишить меня способности к самоопределению и тем самым сделать меня еще большей жертвой? Если да, то как вы относитесь к тому, что своей способностью делать это вы обязаны мне, поскольку именно я рискнул и сделал себя уязвимым в первую очередь?

-Ненавидишь ли ты меня? Если да, то каково это - ненавидеть меня?"

Удовлетворение, помимо всего прочего, - вот мое подозрение. И это должно беспокоить нас в связи с культурой так называемой виктимной культуры, то есть обиды и обвинения определенных жертв.

Итак, в заключение вернемся к вопросу Кэмпбелла и Мэннинга: зачем подчеркивать собственную виктимизацию? Иногда для укрепления солидарности, как утверждает Регина Рини. А иногда - чтобы сделать себя центром нарратива, в формировании которого он принимал активное участие и который может конкурировать с доминирующими и стандартными версиями, утверждал я. Таким образом, у человека появляется возможность - возможно, уникальная - как у члена подчиненной группы раскрыть то, что естественно называть своей точкой зрения по данному вопросу, своей стороной истории, по отношению к доминирующим сторонам. Можно разоблачить людей, которые сделали его жертвой, как хулиганов и агрессоров, даже если на это нельзя рассчитывать, чтобы перенаправить обычный поток сочувствия, который имеет тенденцию, подобно жаре, подниматься вверх по социальной иерархии.

Такой подрывной маневр может вызвать враждебность и недовольство людей, особенно если речь идет о женщине и мужчине, занимающем доминирующее положение в обществе. Как я уже неоднократно утверждал в этой книге, просить сочувствия и внимания, будучи женщиной, - занятие небезопасное. Это может быть как моральным провалом, так и социальным провалом, причем самыми разными способами. Но это, как мне хочется сказать, просто моральная жизнь. Попытки нарушить существующие властные отношения изобилуют моральными опасностями. И тем, кто утверждает, что такой поступок никогда не будет оправдан, я задаю вопрос: почему? Более того, если "игра в жертву" неизбежно достойна сожаления, то cui bono? И в чей ущерб? Зачастую женщины, подверженные женоненавистничеству, должны привлекать внимание к своим моральным травмам в отношении мужчин, которые сделали это реальностью. Неудивительно, что такое привлечение внимания может быть нежелательным, а