Шрифт:
Закладка:
Кольцо нравилось мне несказанно… но все же я предпочел перед своею свадьбою на Фросе, дочке Федора Ивановича, передать его в С. в монастырь, на украшение образа Варвары Великомученицы.
Б. Олшеври
Где правда?
Из вопросов о вампиризме
Фантастический рассказ Б. Олшеври, автора «Вампиров»
Посвящается Е. А. Х.
Война[158] закинула меня вглубь Карпатских гор, да притом в такую глушь, куда нога цивилизованного человека еще и не ступала.
Мы с товарищем, Петром Петровичем Звягиным, отбились от своей части, заблудились и теперь не знали, куда нам двигаться. Горы, овраги, перелески без конца сменяли друг друга. Время от времени нам попадались небольшие деревни или поселки, жители которых были какого-то «славянского корня», как говорил Петр, а потому, слыша русскую речь, напоминающую родной язык, они и относились к нам достаточно хорошо: то есть за приличную плату давали нам поесть, а затем спешили выпроводить вон.
Первое время скитаний мы всячески стремились избежать плена и добраться до русской границы, но потом, уставши и истомившись, не надеясь больше разыскать своих, мы уже примирились с мыслью попасть в плен к австрийцам.
На пятый или шестой день блужданий, усталые, голодные, мы попали на небольшой постоялый двор. Двор стоял одиноко на довольно большой проезжей дороге. Нас приняли холодно, но поесть все же дали. Зато все расспросы были ни к чему: о войне здесь знали совсем мало или, быть может (что, пожалуй, вернее), упорно отмалчивались. Совсем ничего не знать было невозможно, хотя, правда, местность была дикая, угрюмая, какая-то заброшенная, необитаемая. Можно было думать, что народ избегает селиться тут, а если кто и живет, то живет в силу необходимости.
Впереди на горе, в стороне от дороги, высился небольшой старинный монастырь. Я спросил у хозяйки:
– Какой это монастырь?
Она немного замялась, потом нехотя ответила:
– Святой Гудулы[159], сударь!
– А кто там, монахи или монашки?
– Монахи, сударь!
– А много ли там монахов?
– Кажется, много; я не знаю наверное. Я там не была, – пояснила она.
Меня это заявление несколько удивило: не была, в ближайшем монастыре не была, а в то же время по всему было видно, что хозяева – люди очень богомольные. Всюду на стенах красовались изображения святых. В углах висели образа, перед которыми горели лампады, а за ними торчали освященные веточки омелы. Над окнами же и дверями были выжжены большие черные кресты.
Хозяйка, видимо желая переменить разговор о монастыре, сообщила мне, что сын ее был взят в солдаты и вместе со своей ротой сдался в плен и что теперь она не знает, что с ним: жив ли он или отведен в Москву и там казнен.
Нечего говорить, что я всеми силами старался успокоить бедную старуху. Наконец я убедил ее, что рассказы о казни пленных в России – одни выдумки немцев, что, напротив, у нас в России с пленными обращаются очень хорошо, особенно с теми, которые славянского происхождения и сдались добровольно. Их в России считают родственными по духу и религии.
Старуха поверила, лицо ее просияло, и она не знала, куда меня посадить и чем угостить. На столе появился жареный гусь и пиво домашнего приготовления.
– Отдохнули, можно двигаться и дальше, – сказал Петр. – Теперь мы пойдем в монастырь и там заночуем.
Вдруг старуха-хозяйка вскочила на ноги.
– В монастырь? – крикнула она. – Зачем вам в монастырь? Дорога идет…
– Стара, тебе что за дело, куда пойдут господа! – раздался угрюмый голос хозяина.
Старуха сразу замолчала, но видно было, что она чем-то очень испугана и не знает, как ей быть и что делать.
– Я же не советую… я только говорю, что дорога… – бормотала бедная женщина.
– Молчать! – вновь загудел голос хозяина. – Разве ты забыла, что бывает за болтовню?
– Да я ничего и не говорю. Святой Патрик[160] моя защита. – И старуха дергала и перебирала у себя на груди большой медный крест. Неожиданно она сняла с себя крест и, обращаясь ко мне, сказала: – Дорогой мой господин, вы так меня утешили своими словами, так утешили, что позвольте мне, не побрезгуйте, возьмите на память! – И старуха трясущимися руками протянула мне свой крест. Крест был большой, восьмиконечный, обвешанный какими-то ладанками[161]. – Мой Андрий жив, и, быть может, я увижу его.
Отказать старухе было неловко, и я, взяв крест, хотел положить его в карман. В это самое время старуха быстро прошла мимо меня и, не поворачивая ко мне головы, тихо прошептала:
– Наденьте на себя!
В звуке этих слов было что-то повелительное и в то же время молящее. Я удивленно оглянулся на старуху, но она что-то уже делала по хозяйству и, казалось, не обращала на нас внимания.
Петр в это время подошел к окну и заговорил с хозяином, расспрашивая его о монастыре и монахах.
Я опять украдкой взглянул на старуху и был поражен выражением ее глаз! В них ярко светилось отчаяние, страх и… жалость. Тотчас же помимо воли, как под гипнозом, я надел крест на себя и спрятал его под рубашку.
По лицу старухи проползло что-то вроде улыбки. Она быстро кончила возню с посудой и, порывшись в углу в какой-то укладке, вышла из хаты.
Заплатив за обед и простившись с хозяином, мы отправились в путь. Как только мы завернули за угол хаты и пошли вдоль плетня, нам навстречу попалась старуха. Можно было предположить, что она нас поджидала. Быстро она подала нам обоим по веточке омелы и сказала:
– Возьмите, это святое дерево, его хорошо брать с собою в дорогу, особенно у нас в горах. Оно хорошо…
– Стáра, где ты? – опять загудел голос хозяина, и старуха, точно пойманная на месте преступления, кинулась к хате.
Загадочное поведение старухи произвело на меня удручающее впечатление.
Было ясно, она хотела нас о чем-то предупредить, сказать о какой-то опасности, но не смела, боясь мужа или еще кого-то… Сказал же он ей: «Разве забыла, что бывает за болтовню?»
Я заговорил с Петром о поведении старухи-хозяйки и о том, что я предполагаю. К удивлению моему, Петр не заметил ничего особенного и, засмеявшись, ответил:
Ты пробрал свою старуху рассказами о пленных славянах, вот она и растаяла, даже гуся выволокла и
