— Та машинка Жанны Матвеевны, — неприязненно сказала одна из женщин. — Она никому не разрешает на ней работать. А вторая испорчена — три буквы заскакивают.

— Тогда как же? — совсем растерялся Володя, — Рустам Гасанович распорядился. Вот товарищи специально приглашены, чтоб помочь…

— А это уж я не знаю, — сухо ответила машинистка. — Остальные машинки тоже все из нашего машбюро сюда перетащили, и своей никто чужому не даст.

— Будьте добры, присаживайтесь пока что, — упавшим голосом предложил Володя. — Сейчас я сбегаю за Рустамом Гасановичем.

Рустам Гасанович, подрастерявший свой достойный вид, явился на этот раз незамедлительно и первым долгом посоветовал нам пойти в буфет, от чего мы естественно отказались.

— Простите великодушно, — говорил он. — Произошло недоразумение. Посидите, пожалуйста, тут рядышком, в холле, пока я все улажу. Через пять минут можно будет приступить к работе.

На пороге мы столкнулись с несколькими торопливо идущими, возбужденными женщинами. Они размахивали руками и, раздраженно перебивая друг друга, выкрикивали: «На каком основании?» «Явилась парочка — им лучшие места, им лучшие машинки!» «Была твердая договоренность — доклады печатает машбюро. А это что еще за новости?» «Успокойтесь, успокойтесь, женщины!» — мягко призывал Рустам Гасанович.

Мы решили, что как только он выйдет из комнаты, мы пойдем за ним и скажем, что не можем больше терять времени попусту и уезжаем домой. Но тут в коридоре благоухая духами, появилась вчерашняя дама, будто сошедшая со страниц американского модного журнала.

— А почему вы сидите здесь? — удивилась она.

— Да вот все никак не найдется нам места и машинок, — ответила я.

— Что?! — в голосе ее прозвучали грозные нотки. — Вам нет места?! Пойдемте.

— Что тут происходит? — ледяным тоном спросила дама, — Я полагала, Рустам Гасанович, что вы отдаете себе отчет в том, что данное вам поручение чрезвычайно важно, что в четком проведении конференции заинтересованы на самом высоком уровне. И, что за это отвечаете вы?

Рустам Гасанович замер в почтительной позе.

— Я отдаю себе в этом полный отчет, — сказал он.

— Вера Константиновна и Ольга Николаевна любезно согласились помочь нам печатать и корректировать доклады наших замечательных ученых. Им должны были быть созданы все условия — я об этом вас предупреждала — а, вместо этого, они сидят в — коридоре и ждут. .

— Алиса Игнатьевна, у нас не хватает машинок с латинским шрифтом, — испуганно забормотал Рустам Гасанович, — а машбюро не может выделить машинок — они все приписаны к конкретным сотрудницам.

— Вдобавок машинки очень старые, — сказала я. — Вряд ли на них можно развивать большую скорость.

— Сейчас я позвоню в Президиум, — сказала прекрасная даме — Оттуда через полчаса будут доставлены две совершенно новые машинки. Остальное, Рустам Гасанович, надеюсь, вы сможете организовать?

Она любезно улыбнулась нам и, не обращая больше ни на кого внимания, покинула комнату. Мы снова вышли в холл.

Прошло еще полчаса, и мы, наконец, приступили к работе. Печатать на великолепных новых швейцарских машинках было одно удовольствие.

Появился бесцветный молодой человек по имени Борис Петрович. Он раздавал бумагу, резинки, принимал напечатанные доклады, объявлял перерыв. Между собой машинистки почему-то называли его «Иваном Ивановичем» и «дядькой». Вечером, когда мы сдали ему свои первые доклады, напечатанные, считанные и исправленные, он широко открыл глаза.

— Пустяки-темпики? Где же вы это так научились?

Но, узнав, что мы помногу лет проработали в иностранных фирмах, понимающе закивал:

— Все ясно. Будем знать,

А мы, возвращаясь вечером в Лобню, усталые и сонные, обсуждали события сегодняшнего дня:

— Ты только подумай — ведь это институт Академии Наук и такой хаос! В жизни бы не поверила.

— Ты представляешь себе, чтоб такое было возможно в самой захудалой тяньцзинской конторе?

— Да что тяньцзинская контора. Пожалуй, даже на целине было больше порядка.

— Ну, не скажи. А знаешь, этот Борис Петрович сказал, что нам будут платить по пятидесяти рублей за страницу. Поскольку мы. считываем и делаем корректуру.

— Ну, это, пожалуй, из веселого. Но все равно — заплатить должны хорошо.

— В общем, очень удачно, что эта конференция решила собраться.

Мы проработали там недели две, сделали основную часть работы. Машинистки, поняв, что мы просто гастролеры и не собираемся отнимать у них работу в будущем, примирились с нами, и от них мы получили много ценных сведений о жизни, ожидавшей нас. Они сообщили нам, что Борис Петрович — провалившийся шпион, отбывший за это наказание «на Лубянке», — «а теперь вот «Иваном Ивановичем» работает. У нас и переводчики большинство из шпионов провалившихся. Потом, может, куда и получше устроятся — все-таки языком владеют, — но поначалу все обязательно к нам».

«Владел» языком Борис Петрович очень слабо, хотя — как он поведал нам с Ольгой, не открывая, впрочем, цели своей командировки, — два года прожил в Индии. «У графини одной, эмигрантки, комнату снимал», значительным тоном прибавил он. И еще сообщил, что любит работать творчески. Стулья с номерами, выстроенные вдоль стены, были его идеей. Ввиду чрезвычайной важности работы, из комнаты нельзя было выносить ни одной бумажки. Все испорченные листы, отработанная копирка, заметки и так далее складывались сначала на стул с номером доклада, затем под него, затем вокруг. Не знавшие английского языка, плохо разбирающие почерк переводчиков машинистки портили страницу за страницей, и горы бумаги вокруг каждого стула росли как снежные наносы; На ночь зал запирался, уборщицы туда не допускались, думаю, что все это можно было сделать гораздо проще, но таково было распоряжение Бориса Петровича. Ну и, конечно, ему же принадлежала мысль посадить нас на сцену, чтобы живым примером вдохновлять на подвиги остальных. Слава Богу еще, что мы сумели установить с машинистками отношения вполне дружелюбные.

Мы с Ольгой должны были прочитывать все отпечатанные доклады, отмечать обнаруженные ошибки, затем печатать на отдельных листах буквы алфавита — раз по тридцать-сорок каждую и передавать в соседнюю комнату, где трудились вооруженные ножницами молодые люди — они аккуратными квадратиками вырезали буквы и осторожно вклеивали на то место, где была обнаружена опечатка.

Но мере того как приближался день конференции, волнение и суета нарастали. В докладах постоянно что-то менялось, вычеркивалось, переделывалось, вставлялись новые абзацы, терялись нужные страницы, и Борис Петрович постоянно рылся в бумажных сугробах. Около шести часов прибегал запыхавшийся Рустам Гасанович, любезно улыбаясь, просил нас задержаться на часок-другой, а пока пройти в буфет… Последние три дня мы работали до десяти часов вечера и потом нас отвозили домой в Лобню на черных Волгах на удивление копавшихся в своих огородиках соседей. Наконец,