в нашем плену и его можно было бы судить, как военного преступника. Вместо этого ему преподнесли орден, которым награждались наши маршалы и сам маршал Сталин, дослужившийся-таки до чина генералиссимуса. Молодой король Михай, получавший ордена по мере того, как переставал мочиться, начинал ходить и за тому подобные достижения, приравнивавшиеся к решительным действиям, к моменту награждения Орденом «Победы» имел 22 года от роду и, кажется, чин локотинента, или, по-нашему, лейтенанта. Впрочем, за точность определения воинского звания решительного короля я не ручаюсь. В наших кругах он числился локотинентом. Так проявилась высокая прозорливость внешней политики Советского правительства. Усыпанный бриллиантами платиновый орден должен был обеспечить королю в изгнании безбедное существование в течение многих лет. Не знаю, как им воспользовался король Михай 1-ый.

Были у нас и культурные контакты с Румынией. Однажды в штаб Армии приехала румынская певица, исполнявшая грустные песни. Мы аплодировали ей. Нас охватило неистовство, когда она спела по-русски песенку Лещенко «Я иду не по нашей земле…». Впрочем, я отступил от темы.

Кремница расположена среди высоких гор со снежными вершинами, а некоторые улицы вьются по их склонам. В городе хорошо сохранившийся замок и старинная церковь. Я с Черницким лазил на колокольню, полюбовался заснеженными вершинами гор. Вечером мы вернулись в Зволен, а на следующее утро я уже разговаривал с доставленным сюда командиром 24 пехотной дивизии венгров и прочими ее штабными офицерами… Как и сдавшихся в августе 1944 года румын, этих поручили моим заботам. Часа в 4 дня отправились обедать. Я успешно преодолел разрыв между универсальной ложкой с одной стороны, и ножом и вилкой – с другой. Выбиваясь из сил с этими нестандартными предметами, я еще поддерживал на немецком языке беседу с господами офицерами. О ней сохранилась дневниковая запись. Начальник артиллерии дивизии пожилой полковник вспоминал русские слова, запомнившиеся с времен плена в ту, первую мировую, войну. По-немецки говорить оказалось все же легче. После трапезы закурили, начальник артиллерии сказал: «Вы знаете, господин лейтенант, в русском плену мы курили египетский табак. Всего три рубля пачка. А как сейчас в России с табаком?» «Обходимся без египетского импорта, господин полковник». Он не унимался: «Надеюсь курить русский табак!» Я ответил: «Русский табак вы могли надеяться покурить уже в начале войны!» Венгры невесело засмеялись. Дневниковая запись сделана была мной 13 апреля 1945 года в городе Превидзе, где я снова участвовал в выполнении интересной дипломатической миссии.

Из румынской армии сообщили, что к ним прибыл на собственной машине посол их страны при правительстве Словакии – господин Элевтереско с сестрой, супругом сестры и военным атташе. Где в это время находилось паршивое пронемецкое правительство Словакии, мы не знали, да и дела нам до такого несерьезного правительства не было. Что касается румынского посла, то он, же имея никаких инструкций от своего правительства, не зная о его вступлении в войну против Германии, принял единственно правильное решение: уехал в какую-то глушь и стал ждать прихода наших войск. И дождался. Ему даже повезло больше, чем он ожидал: пришли румыны. Так или иначе, мы распорядились, чтобы посла и сопровождавших его лиц доставили в Превидзу. Я получил распоряжение приготовить все для приема, Женю выделили в качестве переводчицы, майоров Басаргина и Чернышенко для протокола. Я сбегал в комендатуру, в столовую и обо всем договорился. Стали ждать. К вечеру прибыли дипломаты на роскошной легковой машине. За ними следовал «виллис» с румынским капитаном, сопровождавшим дипломатов в Превидзу. Дипломаты вошли в отведенное им помещение, за ними втащили их вещи и длинный ящик с документами. Я представился. Разумеется, все они умели говорить по-немецки, но дама обрадовалась Жене и ее умению отлично говорить по-румынски. Пришло время ужинать. Явились майоры Чернышенко и Басаргин. Все мы сели за хорошо сервированный стол. Лежали даже пачки хороших папирос. За ужином говорили о всяких пустяках. Мы, в отличие от румынского капитана, мало пили. Капитан упился и стал рассказывать глупейшие анекдоты. Ужин кончился. Пришло время расходиться. Чернышенко и Басаргин откланялись. Румынский капитан совершенно неожиданно отказался ехать к себе, ссылаясь на поздний час. Я попросил его все-таки ехать. Он заупрямился достаточно вызывающе. Тогда я ему сказал, что его ждет постель в комендатуре. Он очухался, влез в «виллис» и убрался. Возникли трудности, когда собралась уходить Женя. Дама уверяла, что ей дурно, что она не уснет. Все-таки Женя ушла. Величайшее негодование дамы было вызвано появлением нашего часового у наружных дверей. Закатив глаза, эта старая кляча спросила: «Неужели мы пленные?» Я ей ответил, что женщины пленными не бывают. Но дело даже не в этом. Ведь у дверей посольств бывает охрана. Тогда она потребовала, чтобы я остался в доме до утра. Я сказал «ладно», и она отправилась на покой.

Теперь появился старший лейтенант из Отдела контрразведки Лева Мархасев. Он, как говорили, курировал наш Отдел. В. Н. Даниленко особенно возмущался тому, что Лева обязательно брал у него ручку для составления своих дурацких информаций. Лева носил на плечах очень большую глупейшую голову, опиравшуюся на коротконогое туловище. Лицом он напоминал улыбающуюся жабу, тщетно пытающуюся выглядеть серьезной. Явившись в резиденцию дипломатов, Лева вознамерился познакомиться с содержанием длинного ящика на предмет выяснения политических симпатий посла. Я сдержанно сказал: «Послушай, Лева, неужели ты воображаешь, что полномочный дипломатический министр (так именовал себя посол) приехал к тебе с компрометирующими его документами? Или он не догадывается о том, что они могут заинтересовать такого контрразведчика, как ты? Неужели ты не заметил, что посол прикидывается совершенно несведущим в событиях последних дней!» Все это казалось бесспорным, но Лева рвался к ящику. В нем оказались книги с зелеными бумажками долларов между страницами. Между прочим, ящик даже не имел замков. Лева успокоился. К этому времени атташе посольства – мужчина лет 35 с удовлетворением сказал, что дама уже уснула. Мы пожелали ему спокойной ночи и ушли. Утром я с Женей появился у дипломатов. Они чувствовали себя бодро. Полномочный министр поинтересовался, где его чудесная машина. Вот этого я в тот момент не знал. Не узнал и позднее.

Из Превидзы майор Чернышенко и я съездили в небольшой городишко Злин, известный большими обувными заводами, принадлежавшими Бате. Городишко оказался обычным, чистеньким, опрятным. Мы походили по корпусам, посмотрели превосходные здания столовых. Завод стоял. Недалеко от него находились отдельные домики, в которых жили рабочие и их семьи. В одном из них мы побывали. В особые беседы с рабочими не вступали. Все-таки трудно было бы беседовать, не зная языка. Поэтому ограничивались улыбками, рукопожатиями.