И последнее из жизни в Ньиредьхазе. Как я уже говорил, в отделе содержался штат военнопленных, в том числе портной. Он трудился в поте лица своего, обшивая нас. Он сшил мне китель на красной шелковой подкладке. Очень мне хотелось к этому кителю иметь золототканые погоны. Требовался кусочек парчи. В Ньиредьхазе функционировал женский монастырь, принявший кое-какие муки от конницы генерала Плиева, но не покоренный. Черницкий и я двинулись к монахиням за материалом на офицерские погоны. Нас любезно приняла настоятельница, благосклонно выслушала смиренную просьбу нашу. Приятная пожилая дама спокойно улыбнулась и через минуту вынесла кусочек парчи. Мы с благодарностью удалились. Однако портной мог сшить все, кроме погон.

Незадолго до нашего отъезда из Ньиредьхазы, я отправился в обществе портного, парикмахера и холодного сапожника помыться в бане. Все они, конечно, шли в форме венгерских солдат. В этой компании меня и встретил генерал Шарапов. Он спросил, кто это. Я объяснил. «Ладно!» – промолвил начальник штаба и пошел своей дорогой. Вернувшись в Отдел, я узнал от полковника Сваричевского грустную весть. Приказано всех пленных, кроме переводчиков, отправить в лагерь. Проявить такую жестокость к портному, парикмахеру и холодному сапожнику мы не могли. Оказалось, что все они живут поблизости. Лунной ночью я миновал с ними хорошо мне знакомых часовых, вывел за пределы командного пункта и пожелал доброго пути. Нет! В лагерь для военнопленных они не попали. Генерал-майор Шарапов, разумеется, не заблуждался на сей счет. Но при всей своей шумливости он был настоящим солдатом. В общем-то он умел и не шуметь.

Не помню точно, когда и в какой пункт мы выехали из Ньиредьхазы. Армия вела упорные наступательные бои, форсировала реку Тиссу. Мы оказались в Токае, прославленном виноградными винами. Первыми в эти места прибыли Даниленко и я. Над Тиссой плыли тяжелые темные облака, за городом слышалась артиллерия. Мы не видели ни знаменитых виноградников, ни подвалов, где, как рассказывали, в громадных бочках выдерживались вина. Капитан Даниленко и я допрашивали пленных, собирали нужную информацию. Короче говоря, времени не было, и все-таки нас не покидал туристический задор. Мы двинулись по городским улицам. Увидели пустую церковь. Заглянули в нее. На нас обрушился гул органа. Невозможно было не поинтересоваться, кто извлекает эти чудовищные звуки. Мы куда-то поднялись и остановились, пораженные трогательной картиной: за органом сидел солдат. Он совершенно самозабвенно жал на клавиши и слушал себя. Увидев нас, солдат вскочил и вытянулся. Мы спросили, зачем он сюда забрался и умеет ли играть. Оказалось, что зашел он в церковь с той же целью, что и мы, сел за орган тоже по любознательности. Играть он не умел. Солдат стоял в смущении. Тогда Даниленко сам сел за орган и извлек из него несколько безумных звуков. За ним и я испытал божественный инструмент. Из храма мы вышли с чувством выполненного долга: мы не отступили перед неизвестным.

Однако жажда приключений не покидала Даниленко и меня. Капитан сказал: «Что толку устраиваться на ночлег в приличном доме? Поищем место, где все тайна, где мы без языка!» Я согласился. Мы вышли на глухую окраину города, увидели одинокий покосившийся домишко и постучали. Дверь прямо в небольшую комнату открыла молодая женщина. Она впустила нас. Чуть светилась керосиновая лампа. У окна, напротив двери, стоял шаткий стол и пара ящиков вместе стульев. Кажется, мы нашли то, что искали. Женщина не удивилась и не испугалась нашему приходу, и смотрела на нас вопросительно. Даниленко объяснил жестами, что мы намерены остаться и хотим есть. Она кивнула головой и принялась за дело. Мы сели на ящики, закурили. Разочаровывала понятливость незнакомки. Разнообразие внесла маленькая девчушка, видимо, дочка нашей хозяйки. Она откуда-то извлекла бумажный портрет Хорти и стала нам его показывать. Женщина очень испугалась, схватила девочку. Мы энергично ее успокоили. Очень скоро на столе появилась еда: густая похлебка из какой-то муки глиноземного цвета и безвкусная, как воздух. В ней не чувствовалось даже соли. Ну что же? Мы получали искомое: так выглядела робинзонада без прикрас. Мы поблагодарили хозяйку и закурили. Завершив нашу тайную вечерю, мы стали подумывать о ночлеге. Пол дома являл собой хорошо утрамбованную землю. Наша хозяйка показала жестом на прислоненную к стене снятую с петель дверь. Мы положили ее ручкой вниз, застелили какой-то ветошью, подложили под головы полевые сумки, сняли сапоги и портянки, от чего в комнате потеплело, укрылись шинелями. Женщина задула лампу. Мы уснули, как Робинзон, выбравшийся на берег. Утром позавтракали той же похлебкой. На этот раз с нами из одной миски ела женщина и ее девчушка. Мы распрощались с ними и ушли. Приключение завершилось.

Рождество празднуется в Венгрии в конце декабря (кажется, 23). Мы были в каком-то небольшом городке близ словацкой границы. Майор Басаргин, капитан Меньшиков и я выбирали время и ездили верхом по красивым окрестностям. С морозца возвращались разгоряченные ездой, прикладывались к трофейному рому. Так или иначе, мы постоянно общались с местными жителями. Интересная деталь: наши отношения и с румынами, и с венграми сразу налаживались и становились непринужденными. Не помню случая, чтобы нас кто-нибудь боялся. Исключение составляла Ньиредьхаза. Не об этом я говорил. Вот и теперь в Отделе убирала, стирала (разумеется, за плату) молодая черноглазая мадьярка. Обычно мы вместе обедали тем, что приносил из столовой общий ординарец Потап, дополнительным пайком, винцом, ромом или спиртом. Молоденькая мадьярка пригласила нас в ночь перед рождеством к себе в гости. Это свидетельствовало об очень хорошем к нам отношении. Мы пошли, захватив с собой спиртное. В просторной комнате собралось довольно много народу – мужчин и женщин. Переводчиков не было, все объяснялись жестами. Веселье было в разгаре, когда в дом вошли музыканты со скрипками, гитарами, аккордеонами. Они устроили концерт. Мы увидели, как хозяева дают музыкантам мелкие монеты. У нас мелочи не было, мы рассчитывались крупными купюрами. Когда музыканты грянули в фокстротном ритме «Ехал из ярмарки ухарь – купец», мы вывернули карманы. В Отдел возвращались под утро веселые и пьяные, без гроша денег. Потап носил нам из столовой обеды в кредит. Хорошо, что их отпускала подруга капитана Меньшикова – Аня.

В последние дне 1944 года был откомандирован в Москву на учебу, всеми глубоко уважаемый, подполковник Браверман. Это было по заслугам. Браверман воевал с первых дней, имел несколько наград. Провожали его тепло и грустно. Подполковник угощал токайским вином. Место первого заместителя РО штарма оставалось некоторое время вакантным и вокруг