другой вопрос. Но румыны стали союзниками. Иное дело венгры 1944–1945 годов. Они воевали отчаянно, капитулировать не собирались. Все это действовало на наши войска, хотя и не оправдывало бандитизма. Так или иначе, в Венгрии мы встретились с величайшими безобразиями. Не помню, в каком городе, моему обозу отвели дом, где оказалась девушка, изнасилованная несколькими солдатами. Мать – сухонькая женщина тихо и неудержимо плакала над ней, а девушка лежала в постели с закрытыми глазами и казалась мертвой. Я видел это. Не мог себе представить подобного зверства. Ее сестра сидела в углу, как затравленная собачонка. Помню ее безумно испуганные глаза. В доме находился знакомый семье человек – венгерский еврей. Он, собственно, и рассказал мне о случившемся. Мы разговорились. Я выразил величайшее сожаление бедным женщинам. Старуха оказалась очень верующей, да к тому же католичкой. Она молилась и все воспринимала, как справедливый гнев божий. Пыталась и мне втолковать, что она не сердится, что она безмерно благодарит бога за то, что дочь жива. Ну, меня это не убеждало. Мне было безмерно жаль девочку. Еврей, через которого я разговаривал, спросил, как могло случиться, что Красная Армия грабит и насилует. Я ответил примерно так: «Я этого не оправдываю и никто не оправдывает. Насильников и грабителей у нас судят и расстреливают. Но война это злая штука. В многомиллионной армии, воюющей несколько лет, не обходится без бандитов. В абсолютном исчислении их немного. Между прочим, венгры превращали нашу землю в пустыню и за насилия и грабежи их никто не наказывал. Так что особых претензий на этот счет предъявлять нам не следует». Мой собеседник со мной согласился, а я попросил не переводить моей речи бедной женщине. Я отдал строжайший приказ моим обозникам, в том числе и Иноземцеву, склонному изучать европейские нравы, не приближаться к этим женщинам, ни о чем их не просить. Сам я ночевал в прихожей их квартиры. Улегся перед дверью так, что пробраться к ним можно было, только перешагнув через меня. На такой шаг, я это знал, мои спутники не решатся. Между тем в армии принимались срочные меры против бандитов и насильников. Заработали трибуналы, и через пару дней все вошло в норму. Между прочим, на моих глазах полковник Сваричевский вышвырнул из Отдела прикомандированного связиста за попытку поамурничать. В самой Ньиредьхазе был такой случай. Шел я по улице с Черницким. Смотрю под аркой ворот большого дома собралась кучка солдат – человек пять, шесть. Они окружили хрупкую женщинку в синем бархатном платье. Я подошел и сказал: «Разойтись!» Румяный ефрейтор мне ответил: «Товарищ лейтенант, она сама хочет, сама зовет нас». Я еще раз сказал: «Разойтись». Мальчики увидели, что я не шучу, и разбежались. Тоненькая женщина пригласила меня и Черницкого в дом. Ей принадлежали несколько больших комнат. Показавшаяся мне роскошной, обитая синим мебель, стояла в полном беспорядке, а женщинка казалась в этом хаосе совсем игрушечной. Оказалось, что ее муж офицер и находится в армии. Мы с Черницким посидели у нее, немного поговорили и ушли. Я посоветовал ей никого не бояться, а возможных обидчиков бить палкой или чем придется. Все будет хорошо. Потом Черницкий и я еще несколько раз заходили к этой женщине. Она успокоилась, навела порядок в квартире. Нет, я не понимал, как можно занимать такую громадную жилплощадь.

Потом Даниленко и я осмотрели Ньиредьхазу. Вошли в большой дом, казавшийся совершенно пустым и заброшенным. Мы уже собрались уходить, когда услышали какой-то шорох. Оказалось, что от нас прячется какая-то девчонка. Говорить по-венгерски мы не умели и потому только улыбнулись и дали понять, что уходим. Девчонка осмелела, потащила нас на чердак и показала каморку, в которой пряталась. Мы с капитаном закурили. Девчонка жадно облизала губы. Все было понятно и результат тоже оказался закономерным. Наш запас табака переместился в картонную коробку, подставленную девчонкой. Даниленко и я удалились, удовлетворенные сознанием успеха в налаживании контактов с местным населением.

Разведотдел разместился в нескольких домах. Резиденция «фюрера» состояла из одной большой комнаты. Выходя из нее, он попадал в наш рабочий центр, где за большим столом с телефоном сидели либо Меньшиков, либо Чернозипунников, либо я. Мы выполняли обычную работу, допрашивали пленных, вели разведывательную карту, собирали информацию, составляли сводки. Случались инциденты. Однажды я вступил в ночное дежурство. Мне предстояло сделать новую карту для начальника штаба. Приказ этот передал мне нервный майор Чернозипунников. Все разошлись спать, я взялся за карту и сделал ее абсолютно совпадающей с картой Чернозипунникова, которая лежала на столе. Я накрыл новой картой старую и занялся сбором информации. Утром разразилась гроза. Нервный Чернозипунников громко закричал, что я не выполнил приказа, что теперь ему придется делать карту и т. д. Я сказал: «Товарищ майор, не орите! Все спят!» Но майор орал. На шум вышли полковник Сваричевский и майор Басаргин. «Чего ты орешь, Чернозипунников?» – спросил «фюрер». Майор, не сбавляя тона, обвинил меня в невыполнении приказа. «Фюрер» сказал: «Не может быть!» Я очень обрадовался и показал свою карту. Полковник махнул рукой и ушел, капитан Меньшиков спросил: «Кац, почему ты такая скотина?» Я ответил: «Не знаю…»

В доме напротив помещалась наша канцелярия. Хозяева бежали, бросив все, в том числе чудесную библиотеку. Кроме венгерских, там было множество немецких, французских, английских книг. Меня поразили две книги: роскошное иллюстрированное издание Библии на венгерском языке и не менее роскошная «Песнь о Нибелунгах» по-немецки. Очень хотел я взять себе эту книгу, но постеснялся. Все-таки это не свиньи немца – колониста. В Ньиредьхазе оставались брошенные магазины, аптеки. В одну из них забрели генерал Шарапов и полковник Сваричевский. Оказавшись среди множества лекарств, старый генерал подумал, что здесь могут оказаться и очень ему полезные. Дело в том, что он усиленно ухаживал за очень красивой связисткой, которая почему-то предпочитала генералу майору просто майора разведчика Чернышенко Иосифа Марковича. Среди нашей братии ходил анекдот: ночью кто-то слышит настойчиво повторяющийся оклик: «Стой! Стрелять буду!» Подбежали и увидели: старый генерал стоит без штанов, направив пистолет на надменный член, которым прежде грешил. Так вот, у всех почему-то этот анекдот ассоциировался с генералом Шараповым. Теперь он искал в аптеке стимуляторов, а полковник Сваричевский ему помогал. Они обнаружили таблетки в яркой упаковке и вызвали Женю для выяснения их назначения. Оказалось, что искатели счастья нашли слабительное. Женя так и сказала, я думаю, что зря. Неплохо было бы, чтобы генерал Шарапов получил импульс от этих таблеток. Бассейна в Топлице я ему не простил тогда еще. Но