– Кажется, не прошла, – констатировал кассир. – Попробуем еще раз?

Вновь ошибка.

«Видимо, отсырела под водой», – с досадой подумал Петр.

– Может, наличными? – предложил кассир.

– У меня с ними как-то не густо. Разве что… хотя вы вряд ли такое принимаете.

Петр достал из рюкзака золотую монету.

– Отчего же нам не принимать червонцы? Я вам и сдачу с него дам.

Петр положил монету в металлический желоб; звякнув, она скатилась прямо в ладонь кассира. Тот внимательно осмотрел червонец, открыл кассу, отсчитал несколько банкнот и передал их вместе с билетом.

– Вот, пожалуйста. Отправление с первого пути через два с половиной часа. Легкой дороги.

Петр поблагодарил кассира и отошел в сторону. Деньги, которые ему выдали в качестве сдачи, были незнакомые: на одной стороне голубых тысячных купюр красовался огромный двуглавый орел с коронами, на другой – портрет Рахманинова. Он даже подумал вернуть их в кассу, но потом решил на всякий случай проверить в деле. Вдруг за время его сна деньги тоже поменялись?

Обед был давно, на корабле, и Петр успел сильно проголодаться. Чтобы не искать кафе в городе, он отправился поужинать в вокзальный ресторан. Тот оказался обставлен не хуже «Метрополя»: дубовые панели, хрустальные люстры, резной буфет, уставленный батареей разноцветных бутылок. Петру даже стало неловко, что он стоит посреди этого великолепия в своей экспедиционной куртке.

Впрочем, подошедший официант был весьма любезен и не выказал никаких признаков неудовольствия его внешним видом. Петр достал купюру и спросил, принимают ли они такие деньги. Официант вначале не понял вопроса, а потом ответил, что только такие и принимают.

«Что ж, значит, пора привыкать к Рахманинову», – подумал Петр с удовлетворением.

Еда была на удивление хороша. Петр никогда раньше не ел таких вкусных щей с уткой, расстегай и пельмени тоже оказались выдающимися. Приятный акцент ужину добавили тщательно придуманные наливки из северных ягод и трав. Заплатив за все меньше тысячи рублей, Петр отправился на перрон с чувством блаженной сытой истомы.

Поезд, на котором ему предстояло ехать, был выкрашен в небесно-голубой цвет и напоминал ракету или глубоководную торпеду. Статная проводница в форменном пальто и меховой шапочке-таблетке проверила билет и с улыбкой пропустила Петра в вагон. Купе было обставлено со вкусом: диваны с синей жаккардовой обивкой, деревянные панели, столик с лампой. Петр закинул сумку на багажную полку, снял куртку и стал ждать.

Через десять минут поезд мягко тронулся, выехал из города, пересек Северную Двину и стремительно полетел вдоль бескрайней архангельской тайги. Кассир не соврал: к удовольствию Петра, он в кои-то веки оказался без попутчиков.

«Ну и отлично, отдохну немного в тишине, – подумал он. – Хотя бы до этой, как ее… Дубравы».

Проводница принесла чай, который оказался вкусным, с легкой горчинкой. Допив его, Петр выключил свет, разулся, лег на диван и вскоре заснул. Ему снился заснеженный темный хвойный лес, такой же, как мелькал за окном. Потом поезд как будто слегка качнуло, и Петр очнулся.

Состав не двигался. Петр протер глаза и сел: снаружи белел заснеженный пустой перрон, за которым высилось аккуратное деревянное здание вокзала с наличниками и надписью «Сретенск» на фронтоне.

«Так вот ты какой, легендарный город, – улыбнулся Петр. – Надо будет сюда вернуться, что ли…»

Неожиданно вдалеке послышались топот и человеческие голоса. Какая-то девушка весело смеялась, ей басовито отвечал парень. Спустя полминуты к вагону подбежала пара – невеста в накинутой поверх белого платья короткой шубе и с развевающейся фатой, прикрепленной к прическе-каре, и жених в длинной темной куртке и блестящих в желтом свете фонарей лакированных туфлях. Парень нес за ручку старомодный кожаный чемодан. На вид им было чуть меньше тридцати. Девушка смеялась на бегу, жених выглядел слегка смущенным, но тоже улыбался. Даже из окна вагона было видно, как они счастливы. Рядом с ними бежала большая серая собака, похожая на лайку-переростка.

Молодожены остановились у входа в вагон и подождали, чтобы их догнали запыхавшиеся родители – приятная пожилая пара в несколько экстравагантных нарядах: на голове у женщины красовалась шляпа со страусиным пером, мужчина носил пышные подкрученные усы и был одет в странное ватное пальто, застегнутое наискось.

Родственники обнялись, не обошлось без слез. Судя по обрывкам разговора, долетавшим до Петра, это были родители невесты. Мать перекрестила жениха и невесту.

– Марьюшка, Макар, обязательно позвоните, как доедете до Москвы, – сказала она, вытирая глаза тканевым платком. – Главное, держитесь друг друга и будьте счастливы. Ну и про нас не забывайте, заглядывайте к нам на заимку иногда!

– Конечно, мамочка, летом обязательно приедем! – ответила девушка.

Послышался гудок, поезд мягко тронулся. Распрощавшись, молодожены быстро забежали в вагон. Следом за ними ловко прыгнула собака. Через дверь Петр слышал, как они пошли по коридору в свое купе. Родители на стремительно уменьшавшейся платформе еще долго махали вслед поезду.

Наблюдение за счастливыми молодыми людьми пробудило в душе Петра чувство тягучей тоски. Он думал об Аяне. Почему он так долго медлил? Если бы был чуть порешительнее, все могло бы быть совсем иначе. Может быть, она бы даже согласилась уехать со станции с ним, и сейчас они были бы вместе. Лежали бы, прижавшись к друг другу, и наверняка не заснули бы ни на минуту за время поездки. Хорошо, что он хотя бы продиктовал ей свой номер и адрес. Интересно, приедет ли она? Почему-то верится, что да. По крайней мере, хочется верить.

Петр грустно вздохнул, посмотрел на часы. До Москвы оставалось чуть больше часа. Чтобы отвлечься от тревожных мыслей, он решил вздремнуть. Снова лег на диван, закрыл глаза и постепенно забылся под стук колес.

Когда поезд прибыл в Москву, было все еще темно. Проводница прошлась по вагону и деликатно постучалась во все купе. Петр кое-как разлепил глаза, сходил в туалет умыться и вернулся, как раз когда поезд тормозил на перроне. Неспешно собравшись и надев зимнее пальто вместо куртки, он вышел из поезда вслед за молодоженами. Как всегда, во время прибытия поезда играла музыка, но теперь это была не тошнотворная песня о том, что «звонят колокола», а увертюра «1812 год» Чайковского.

«Удивительные дела творятся», – подумал Петр.

Настроение значительно улучшилось. Ночные переживания отошли на задний план, его охватила деятельная бодрость человека, только что прибывшего в город. Сразу появилось много мыслей и планов: помыться, подстричься, навестить родственников.

Петр быстрым шагом пошел в сторону первого вагона. Ему хотелось как можно скорее спуститься в метро и добраться до дома. Однако стоило войти в здание вокзала, как он