- А сам Утмеш сейчас где? - спросил Влад.

- Заставу стережёт, - сказал цыган с ушибленным боком. - В усадьбе редко появляется. Наведывается всё больше осенью...

- Вот когда осенью приедет ваш хозяин, отнесёте ему этот клад, - сказал правитель.

Цыгане замялись. Наконец, тот, у кого был ушиблен бок, произнёс:

- Мы принесли этот клад тебе, великий государь.

- А зачем мне? - пожал плечами Влад. - Не надо его мне.

Цыгане опять замялись.

- Мы принесли его тебе, потому что наш вожак сказал нам, - проговорил тот, который с ушибленным боком, а второй цыган добавил. - Он, конечно, не хозяин, как жупан Утмеш, но мы не можем его ослушаться. Мы отнесли клад вожаку, а вожак сказал нести тебе.

- А ваш вожак ещё что-нибудь сказал? - усмехнулся государь.

- Да, - ответил цыган, сохранивший бока в целости. - Вожак напомнил нам твои слова, которые ты часто повторяешь. Ты говоришь, что государь - полновластный хозяин над всем и над всеми. Ты говоришь, что всякий жупан будет владеть своим имуществом, если ты позволишь это, а если не позволишь, то не будет владеть. И нет различия, получено ли это имущество в наследство или куплено, ведь всё равно решаешь ты, кто и на что имеет права.

- Да, я говорил так. А к чему ваш вожак об этом вспомнил?

- Если ты всё это говорил, - закончил цыган, сохранивший бока в целости, - значит, ты можешь решить, кому и сколько дать из найденного клада.

- Интересно... - Влад засмеялся. - А ваш вожак сказал что-нибудь ещё?

- Да, - цыган с небитыми боками совсем осмелел. - Вожак сказал, что жупан Утмеш заберёт всё до последней монетки, как только узнает про клад. А если мы отнесём золото тебе, то нам может что-то перепасть.

- До чего же вы честные! - насмешливо воскликнул Влад. - Неужто, у вас не возникло мысли утаить это золото?

Оборванцы виновато потупились, а затем цыган с ушибленным боком снова посмотрел на государя и произнёс:

- Наш вожак сказал, что утаить мы не сможем. Как только потратим хоть малую часть, о богатстве сразу станет известно, и нам будет плохо. Наш вожак сказал, что мы должны или отнести золото тебе, или вернуть обратно в землю, из которой взяли. Мы решили отнести тебе. Ты рассудишь справедливо, сколько монет положено нам, а сколько - жупану Утмешу.

- Рассужу? А вот это вы зря решили, - возразил государь. - Я не могу вас судить, потому что вы - цыгане. И жупан Утмеш, окажись он здесь, не мог бы с вами судиться. Вот было бы смеху, если б жупан стал судиться с собственной шапкой или собственными сапогами. А вы - как шапка или сапоги, потому что вы - собственность вашего хозяина. Несите монеты ему и надейтесь на его милость.

Цыгане приуныли, но тут боярин Войко, до сих пор молчавший, подал голос:

- Прости, что снова вмешиваюсь, господин, но я думаю, ты не совсем справедливо сравниваешь цыган с неживой вещью.

Оборванцы просительно посмотрели на боярина, а Влад тоже обернулся и внимательно слушал.

- Они всё-таки наделены разумом и имеют дар речи, - продолжал Войко, - и они правы, когда просят тебя разделить клад. Если на охоте собака принесёт хозяину дичь, то имеет право получить что-нибудь в поощрение. Хороший хозяин всегда наградит. Так неужели цыгане, нашедшие клад, не заслужили награду?

- Пусть собака получит вознаграждение от своего хозяина, а не от меня, - ответил князь.

- Но так уж вышло, что она принесла дичь тебе, - улыбнулся боярин.

- Пусть несёт хозяину.

- А если бы подобное произошло на охоте? - продолжал настаивать Войко. - Если бы жупан Утмеш охотился вместе с тобой, и его собака положила бы подстреленную дичь возле твоих ног, а не возле ног хозяина, что бы ты сделал? Я думаю, ты похвалил бы эту собаку. Ты бы сказал, что она необычайно умна и понимает, кто тут истинный господин...

- Да, наверное, - пробормотал правитель.

- Так почему же ты не хочешь похвалить цыган? - снова улыбнулся боярин.

Змей-дракон, продолжавший вертеться вокруг просителей и щёлкать зубами, не стремился что-либо возразить на рассуждения Войки, поэтому Владу даже не надо было выбирать, кого слушать. К тому же, правитель понял, что боярину очень важно оказать влияние на господина именно в этот раз.

Когда Войко был рабом в Турции, то ему, конечно, доводилось слышать, что он - не человек, а вещь, всецело принадлежащая хозяину. Поэтому-то речь Влада, напомнившего цыганам, что они принадлежат своему жупану как бездушные вещи, задела боярина за живое.

- Ладно, Войко, ты меня уговорил, - громко сказал князь и снова повернулся к просителям. - Так значит, вы принесли мне клад? Ну и где он? Дайте мне его.

Войко выглядел довольным, и цыгане, конечно, тоже обрадовались - оба тут же вскочили с колен, но тот, что с ушибленным боком, сразу скривился от боли. Помятый бок не давал ни стоять, ни ходить, как следует, поэтому цыган с целыми боками, сказав товарищу что-то ободряющее, побежал за кладом один.

Как выяснилось, возле тополя, за которым оборванцы недавно прятались, остались вещи - две пары сапог, каждая из которых была связана так, чтоб нести, перекинув через плечо, и две сумы-торбы. Все эти вещи, притащенные на дорогу, были брошены расторопным цыганом в пыль, и лишь одна сума избежала этого - её бережно открыли и вынули оттуда что-то, туго затянутое в тряпицу, под которой оказался горшочек из красной глины.

Проситель, сохранивший бока целыми, осторожно приблизился к государю, на вытянутых руках подал горшочек, тут же отбежал обратно и снова встал на колени - наверное, оборванцы полагали, что стоять так это самое лучшее и безопасное положение - а Влад меж тем начал рассматривать глиняную кубышку, будто допрашивая её, как только что допрашивал людей.

Клад оказался пусть и небольшим, но явно старым. Во многих местах земля не просто испачкала горшок, а приросла к его стенкам настолько, что счистить не получалось. Сами монеты тоже потеряли вид. Они частью потемнели и позеленели, но этого следовало ожидать, ведь золотые деньги никогда не делаются из чистого золота