Шрифт:
Закладка:
Сама его знакомая закатила глаза и выдохнула. Выглядело так, будто в промежутке между этими действиями она ещё и успела сосчитать до десяти, сделать ещё один выдох и успокоиться.
— Да, я просто успела появиться из ниоткуда, и чертовски вовремя, чтобы спасти тебя. Какого чёрта ты свалил? — кинула грозный, пронзительный взгляд. — Я где тебе ждать велела? — сцепила зубы, кулаки сжала. — Что я тебе про Околицу говорила?
Николай поднял руку.
— Так, — спокойно и твёрдо кивнул. — Ты говорила: не сдохни до нашей встречи. Я сдох? Нет. Какие вопросы?
Тина сначала открыла — и медленно закрыла рот. «Завалила», как бы сама сказала.
— Один-ноль, — прыснула, щёлкнула пальцами. — А теперь в темпе, в темпе, — опять схватила под локоть. — Вопросы, рефлексия, самобичевания — потом, медленно и про себя. Ты всё ещё в полной жопе.
— Здравствуйте! — словно в подтверждение её слов раздалось чуть дальше, ближе к воротам в тихий покинутый дом.
Николай и головы повернуть не успел — как тут же прозвучал выстрел — и мужчина в чёрном костюме и с перебинтованной головой выпрямился по струнке. Заулыбался — и рухнул лицом в пыль, приставив ладонь к виску так, будто отдавал честь.
Только потом парень с девушкой обернулись на звук.
У открытой калитки стоял старик-отец, опустив ружьё дулом к земле. И — только вздохнул и развёл руками.
— Твоя взяла! — сплюнул и честно кивнул. — Если уж эта нехристь тебя покрывает, и я сам, — стукнул себя по медали, которая опять висела на нём, прикрывая грудь, — я лично промазал, убил невиновного, а не тебя — ну, — тут выдохнул, отвесил поклон.
Тина сохраняла абсолютную невозмутимость — а вот Николай поднялся. Снова весь напряжённый.
— Да хорош уже, — отмахнулся образ отца. — Ты меня всё равно не отпустишь. А сам я сейчас за тобой не пойду. Ты проваливай, — не мягко, но и без злобы. С ноткой презрения. — Вон с моего двора. Чтоб духу твоего здесь я больше не видел.
— И… Всё? — недоверчиво всё же попятился сын.
— Нет, блин, проводы провожать будем, — всплеснул руками. — Вали к чертям! — пригрозил кулаком. — Отсюда-то ты уйдёшь. Но сам ты меня, — отец покачал головой, — ещё долго держать рядом будешь. Я медаль тебе хотел подарить свою, — опять сплюнул. — Но… — коснувшись груди, — придержу-ка её при себе. Мал ты ещё, крысёныш, чтоб я тебя уважал.
Лиза
Израненная и разбитая, она просто упала на пол. Всего какого-то мига не хватило Лизе, чтобы спасти свою возлюбленную. Как результат — когти, вырвавшиеся из трупа смуглянки, пронзили стоявшие перед бездыханным телом Кристину — и женщина теперь висела над полом, а из живота, плеч, шеи торчали окровавленные пики тёмных шипов.
Как бы она ни пыталась, воительница опять проиграла. Снова прозевала чёртову красную тряпку. Снова слишком поздно смогла распознать ловушку — и опять по её вине погиб родной и близкий ей человек.
Но в то же время девушка не испытывала боли — только тоску. Тягучую, гадкую пустоту.
Вот она смотрела на изувеченный труп Кристины — и на лице женщины ни единой эмоции. Ни спокойствия, ни мольбы, ни сожаления, ни удивления — ничего. Просто как очень подробная человеческая восковая фигура, у которой всё прекрасно с внешностью — но скульптор лишил её хоть какой-то частички души.
А самой Лизе было тошно. Тошно от того, как её любимая обошлась с ней. Как поносила её вот тут, незадолго до собственной смерти. Как издевалась над ней. Чуть ли ни помыкала.
Заслужила ли она смерти?
Бедной уже наплевать. Просто — встать и идти.
И она пошла. Спокойно покинула теперь пустую, пропитанную смертью и одиночеством, квартиру. Оттуда — пролёт и лестницы.
Пустые ночные улицы, где за Лизой уже никто не гнался. Не смотрели из окон тени-сущности, не тянулись когтистые лапы.
Всеми покинутая, она просто спокойно шла.
Только «Спасибо» мысленное — и больше не себе, а Околице. Спасибо за то, что помогла ей прозреть.
***
Меня зовут Лиза. Я потеряла счёт своим записям.
Совсем скоро уже рассвет — и я снова дома, на своём маяке. Да, я опять здесь одна — но мне хорошо, спокойно.
Сегодня я попрощалась. Я попрощалась с любимой.
Кристина… Читающей тебе, я скажу так: она просто ушла. Сама решила, что нам лучше расстаться.
Да кому я лгу… Смогла ли я сама жить с той, которая мне за то, что я ради неё чуть ни сдохла, в итоге мне даже не сказала «спасибо». Это не вопрос, а вопросительное утверждение: очевидно же — нет. Ну, до тех пор, пока я бы хотела себя обманывать.
Но мне сейчас так спокойно.
Околица, будь ты проклята. Ты давила меня смертью Тимки. Снова и снова погружала меня в чёртов лес. Опять и опять я переживала этот клятый поход, слишком поздно замечала грязную красную тряпку, не могла различить кроличью голову над присыпанными листьями. Не находила сил вытащить брата — и в страхе бежала, боясь, что меня сожрёт голодная свора собак.
А с Кристиной… Вздыхаю. За последние дни вошло в привычку «озвучивать» здесь свои действия, смеюсь даже с этого. Так вот. С Кристиной ты мне очень, очень помогла.
Хочу, чтоб моё осталось моим — и как же смеюсь с этого! Она никогда не была моей. Не хотела этого. И не смогла бы. И в итоге, ты, отнимая у меня самое дорогое, исцелила меня. Я ведь пыталась её спасти, знаешь? Я же сделала всё, решительно всё, что было в моих силах — а она всё равно умерла. Стоя передо мной. Почти что — я так думала — освобождённая. Но что я могла там сделать? Как могла убедить её бежать из той квартиры? Даже силой её утащить пыталась — и меня оттолкнули. На меня вылили столько грязи — что я… Не сдалась. Просто отказалась справляться. Я признаю это — и совсем не виню себя.
Как и с Тимкой… Ну… Что я могла поделать?
