обсуждаются тщательно и заблаговременно. Поэтому, как считает Юрий Мухин: «Во-первых, вопрос об объединении МВД и МГБ обсуждался уже давно и был в деталях проработан настолько, что в четверг 5 марта (в день смерти Сталина) была просто поставлена точка, а если бы Сталин не заболел и провел заседание 2 марта, то точка была бы поставлена именно на плановом Президиуме ЦК в понедельник. Во-вторых, непонятное объединение МВД и МГБ проводилось Сталиным под Берию персонально, другого ответа просто нет. Это означает, что ни министр МВД Круглов, ни министр Игнатьев своим должностям не соответствовали, полноценной замены им Сталин не видел и решился снова поручить МВД и МГБ Берии».

Таким образом, и при Сталине у Берии, возможно, была перспектива получить власть над силовыми министерствами, а Игнатьев и Круглов уходили бы в небытие.

После ареста Берии Игнатьев опять стал членом ЦК КПСС, что было сделано на июньском Пленуме ЦК по предложению Хрущева:

– Товарищи! 28 апреля 1953 года было принято решение пленума о выводе из состава членов ЦК товарища Игнатьева. Вы знаете, этот вопрос докладывать подробно вряд ли нужно. Есть предложение сейчас пересмотреть этот вопрос и восстановить товарища Игнатьева в правах членов ЦК КПСС. Потому что это было сделано по известному навету, и сейчас надо это дело пересмотреть и исправить.

А в докладе на XX съезде КПСС Хрущев представил Игнатьева чуть ли не жертвой сталинизма:

– Здесь вот сидит делегат съезда Игнатьев, которому Сталин сказал: если не добьетесь признания у этих людей, то с вас будет голова снята. Он сам вызывал следователя, сам его инструктировал, сам ему указывал методы следствия, а методы единственные – это бить… Вот у Игнатьева и случился инфаркт, что неудивительно в такой мясорубке.

В своих воспоминаниях Хрущев также счел возможным с симпатией отозваться об Игнатьеве:

– Я лично слышал, как Сталин не раз звонил Игнатьеву. Я знал его. Это был крайне больной, мягкого характера, вдумчивый, располагающий к себе человек. Я к нему относился очень хорошо. В то время у него случился инфаркт, и он сам находился на краю гибели. Сталин звонит ему (а мы знаем, в каком физическом состоянии Игнатьев находится) и разговаривает по телефону в нашем присутствии, выходит из себя, орет, угрожает, что он его сотрет в порошок. Он требовал от Игнатьева: несчастных врачей надо бить и бить, лупить нещадно, заковать их в кандалы.

Возможно, что Игнатьев действительно не одобрял таких действий, но он их активно проводил в жизнь, поэтому решать вопрос о степени его личной вины в том беззаконии, которое творилось в руководимом им Министерстве госбезопасности, с полным основанием могут только те, кто при его непосредственном участии невинно пострадал.

Хрущев постоянно чувствовал себя в долгу перед Игнатьевым, поэтому всячески старался его обелить. Однако в Кремле Игнатьева не оставили. Сначала его сделали 1-м секретарем Башкирского обкома КПСС, потом 1-м секретарем Татарского обкома КПСС. С этой должности в 1960 году Игнатьев, которому к тому времени исполнилось 55 лет, по состоянию здоровья ушел на пенсию. Потом у него еще оставалось почти четверть века спокойной жизни. Наверное, не раз он недобрым словом вспоминал Сталина, которого он надежно охранял, пытался лечить и, случись, что тот бы выжил, наверняка бы его самого уничтожил.

27 ноября 1983 года персонального пенсионера Игнатьева похоронили на «престижном» Новодевичьем кладбище в Москве.

После смерти Сталина карьера Шепилова тоже стремительно пошла в гору, он стал секретарем ЦК КПСС, одно время был даже министром иностранных дел, кандидатом в члены Президиума ЦК КПСС, но все это было до той поры, пока он не стал «Примкнувшимкнимшепиловым».

Юрий Мухин показал, как «хрущевцы» постарались стереть всякую память о лечащем враче Сталина – Смирнове:

«К нашему счастью, в архиве Хрущева по недосмотру сохранились его добавления к докладу (на XX съезде КПСС), а из них видно, какую именно клевету хотел запустить в общество Хрущев сначала. Вот этот вариант.

“Дело врачей”. Это может быть не дело врачей, а дело Сталина, потому что никакого дела о врачах не было, кроме записки врача Тимашук, которая, может быть, под влиянием кого-то, а может быть, и по подсказыванию кое-кого (уточнить, она вроде была осведомителем органов МВД) написала на имя Сталина. И вот по этому письму было создано дело врачей, арестовали крупнейших и честнейших людей, которые были по своей квалификации, по своему политическому мировоззрению советскими людьми, которые допускались до лечения самого Сталина, например, Смирнов лечил Сталина, а ведь известно, что самим Сталиным к нему допускались единицы. Я не буду вам перечислять всех врачей, это все известные академики, профессора, которые сейчас освобождены и занимают те же посты – лечат членов правительства и членов Президиума ЦК, мы им оказываем полное доверие, и они с полным сознанием и добросовестностью исполняют свой служебный долг.

И вот достаточно было такого письма к Сталину, как Сталин сразу этому поверил. Ему следствие не нужно было, потому что человек с таким характером, с таким болезненным состоянием сам себя считал гением, сам себе навязал мысль, что он всеведающий, всезнающий и ему никакие следователи не нужны. Он сказал – и их арестовали. Он сказал – Смирнову надеть кандалы, такому-то надеть кандалы – так и будет”.

А вот этот же эпизод доклада, но уже в правленом, окончательном виде.

“Следует также напомнить о “Деле врачей-вредителей”! (Движение в зале.) Собственно, никакого “дела” не было, кроме заявления врача Тимашук, которая, может быть, под влиянием кого-нибудь или по указанию (ведь она была негласным сотрудником органов госбезопасности) написала Сталину письмо, в котором заявляла, что врачи якобы применяют неправильные методы лечения.

Достаточно было такого письма к Сталину, как он сразу сделал выводы, что в Советском Союзе имеются врачи-вредители, и дал указание: арестовать группу крупных специалистов советской медицины. Он сам давал указания, как вести следствие, как допрашивать арестованных. Он сказал: на академика Виноградова надеть кандалы, такого-то бить».

«Как видите, – пишет Юрий Мухин, – соответствующий текст не только выправлен литературно, но и лечащий врач Сталина – Смирнов – заменен на академика Виноградова».

Заметьте, в проекте доклада Хрущев вспоминает о Тимашук экспромтом; ему как бы надо с чего-то начать рассказ о «Деле врачей», он даже не знает, была ли она сотрудником МГБ, и тут же дает команду уточнить это. А в опубликованном варианте в отношении Тимашук сомнений уже нет: «…она была негласным сотрудником органов госбезопасности».

Хрущеву весь этот эпизод потребовался для одной цели – сообщить, что личный врач Сталина был арестован по приказу самого Сталина («Он сказал – Смирнову надеть кандалы»). А зачем это понадобилось Хрущеву? Арестовали гораздо более именитых врачей, которые тоже лечили Сталина, почему Хрущев вспомнил о человеке, чьи функции, скорее всего, заключались в регулярных обследованиях Сталина: замере давления крови, выслушивании сердца, легких и подвозе лекарств? (Поскольку уверен: при любом недомогании к Сталину немедленно бежал весь ЛечСанупр, и Смирнов как врач отходил в сторону.)

И тут возникает вопрос: а когда был арестован Смирнов?

«В первой половине февраля руководство МГБ официально сформировало групповое «Дело врачей», отобрав и включив в общее производство материалы следствия по 37 арестованным. Из них 28 были собственно врачами, а остальные – членами их семей, главным образом женами. Большинство составляли профессора-консультанты и другие специалисты, работавшие в системе ЛСУК. Это П.И. Егоров, В.Н. Виноградов, В.Х. Василенко, Б.Б. Коган, А.А. Гринштейн, А.Н. Федоров, В.Ф. Зеленин, А.А. Бусалов, Б.С. Преображенский, Н.А. Попова, Г.И. Майоров, С.Е. Карпай, Р.И. Рыжиков, Я.С. Темкин,