Шрифт:
Закладка:
Но мне было не до смеха.
Гром подошел к двери избушки. Дернул ржавый амбарный замок, дужка отошла, он снял его из петель и положил на низкий подоконник, усыпанный засохшими сосновыми иголками. Легко толкнул дверь, та едва скрипнула и отворилась.
— Заходи, — раздался приглушенный голос из темноты.
«Ну вот и все, — подумал я. — Ты, конечно, полный идиот, что идешь за ним словно овца на заклание…»
Я вздохнул и шагнул вслед за ним.
Воздух в домике был спертым, тяжелым, старым. Странно, потому что вокруг шумел сосновый лес, наполняя грудь свежайшим ароматом.
Внутри на первый взгляд было абсолютно пусто — не считая небольшого деревянного стола и двух скамеек возле него. На полках я разглядел пару глиняных кувшинов, покрытых пылью, в углу металлической совок с длинной ручкой (я сразу подумал, что его можно использовать как оружие).
На деревянном столе лежала пожелтевшая газета, на ней зеленоватый будильник и спичечный коробок.
И все.
Вероятно, если он сейчас повернется и выстрелит мне в грудь, милиция не скоро найдет меня.
Гром повернулся.
Я спокойно посмотрел ему в глаза, готовый к любому развитию событий. Он слегка опустил подбородок.
— А ты не из трусливых… — с ноткой уважения сказал он.
Я понял, что, возможно, еще несколько минут в запасе у меня есть. И я не собирался их терять.
— Ты ведь привез меня сюда, чтобы…
Гром кивнул без тени смущения и сомнения. Он был тверд как скала и чем-то походил на моего учителя старейшину пираха Ообукоо, который любил повторять: «Если что-то задумал, действуй решительно без сомнений».
Однако Гром не выглядел киллером — и это было странно. В ту пору знать не знали о такой профессии.
— Зачем?
— Она сказала, это твоих рук дело. Ты все это затеял. Ты во всем виноват. Ты вражеский диверсант. И если бы не ты… — я увидел, что его огромные кулаки сжались, а на челюстях заиграли желваки, — …если бы не твоя сволочная душонка, твое мерзкое любопытство… я был бы там, откуда ты меня выдернул. Я был нужен Родине. А оказался неизвестно где и когда. И чтобы все вернуть… есть только один путь. Но… — его взгляд опустился к столу, накрытому старой пожелтевшей газетой, — есть один способ проверить, кто ты такой. И именно для этого я привез тебя сюда.
Он взял коробок спичек — аккуратно, двумя пальцами встряхнул. Внутри что-то зашуршало. Он качнул головой. Прислушался. Стояла звенящая тишина, нарушаемая лишь отдаленным пением птиц.
— Теперь ты, — сказал он и протянул мне коробок. — Если она не лжет, значит ты тоже не отсюда.
В полном недоумении я взял коробок из его рук. Он был старый, такой же старый, как и газета. Я ни разу не видел таких спичек. На коробке крупными буквами было написано:
«НАРКОМЛЕС РСФСР
ГЛАВСПИЧПРОМ
НАШЕ ДЕЛО ПРАВОЕ!
ВРАГ БУДЕТ РАЗБИТ!
ПОБЕДА БУДЕТ ЗА НАМИ!
В кор. 50 штук. Цена 5 к.»
Мой взгляд плавно переместился на газету. Это была «Красная Звезда» от 22 июля 1942 года № 170, цена 15 коп. Сверху курсивом темнел лозунг:
«Смерть немецким оккупантам!», а передовица называлась «Награждение 28 павших героев».
Я с трудом оторвал взгляд от газеты. По спине бежали мурашки, и я не сразу понял, что это не совсем мурашки. Коробок в моей руке — до сих пор мертвый и безжизненный, вибрировал так сильно, что эта дрожь передавалась мне по руке.
Гром зачарованно смотрел на коробок. Казалось, он не мог отвести от него взгляд.
— Этого не может быть… не может быть… — повторял он.
Осознав, что в коробке кто-то или что-то есть, я выронил его на стол, словно ужаленный.
Гром протянул руку, взял его и осторожно приоткрыл щелочку.
Совершенно сбитый с толку, я наблюдал за его действиями.
— Она мне солгала. Ты отсюда… Ты не такой как она… значит… ты не с ней…
— Конечно я не с ней… с чего вы взяли… — тихо произнес я.
— Она показывала мне фото, вы там вместе…
— Это был не я.
— Она сказала, что эксперимент, который проводил ее сын… вы решили завладеть его результатами, все пошло наперекосяк и я… в результате попал сюда, прямо из…
Я снова посмотрел на газету.
— Вы… оттуда? Из прошлого? Великая отечественная?!
Он медленно и как-то обреченно кивнул.
— А… это что? — я показал подбородком на коробок, в котором что-то жужжало, шевелилось и пыталось вырваться на волю с таким неистовством и упорством, будто готово было разорвать хилую картонку в клочья.
Гром долго не отвечал. Он сделал щелочку чуть пошире, и я увидел полосатое, как у шмеля тельце, снующее туда-сюда и требующее свободы.
— Это… шершень… — после долгой паузы сказал он. — Каким-то образом они могут определить, в своем времени находится человек или нет…
— Шершень Шредингера…
— Что?
— Да нет, это я так…
Гром кивнул.
— Как вы сюда попали? Ведь… — я вспомнил про часы. — Это не так уж и просто…
— Это совсем не просто… — вздохнул Гром. — Я был следователем, мы сели на хвост банде, настигли их на рынке и в суматохе задержания кто-то пырнул меня ножом. Чтобы скрыть преступление, меня оттащили и бросили в колодец, прикрыли крышкой. Не знаю, сколько я пролежал. Когда очнулся… с трудом вылез и…
— …все было по-другому.
— Не то слово. — Гром покачал головой, вытащил газету из-под будильника, бережно стряхнул пыль и положил назад, на стол. — Все изменилось. Абсолютно все. Сначала я подумал, что меня все-таки убили… и я попал в рай. Потом, когда немного осмотрелся, понял, что никакой это не рай, а наша страна… тогда я решил, что у меня шизофрения. Несколько дней или даже недель я прятался по дачам и проселкам, потом понял — нет, шизофренией здесь и не пахнет.
— А рана?
