Шрифт:
Закладка:
— Эй, друг, пивка бы по бутылке! — попросили они панка с жаждой в глазах и в голосе.
— Не имею права, только с одиннадцати часов, — ответил им панк.
Поезд плавно тронулся. И уже на ходу, когда вагон проплывал мимо стоящего с желтым флажком дежурного по станции, тот бросил в тамбур перевязанную бечевкой толстую пачку свежих газет — местных и центральных. На изгибе верхней газеты можно было прочесть «ПРАВДА», а ниже был крупный заголовок «РЕЧЬ Н.БАТУРИНА…».
…Минут через десять Стриж, Турьяк и Вагай мирно сидели под яркими цветными портретами голоногой Мадонны в еще закрытом для посетителей вагоне-ресторане, пили чай и под громкую песню все той же Мадонны читали «Правду»:
— «…выстрел Батурина подтверждает успех перестройки. Она достигла того уровня необратимости, когда стала смертельно опасной для всего социального слоя антиреформы…»
И та же самая женщина, мать панка, которая разбила стул о голову Турьяка, теперь несла им с кухни огромную сковородку дышащей жаром яичницы-глазуньи и блюдо со свежими овощами. На краю блюда лежал кусок льда величиной с кулак. Поставив и сковородку и блюдо на стол, женщина взяла лед, завернула его в салфетку и молча положила на голову Турьяку. Турьяк поморщился от боли.
— Держи, держи! — приказала ему женщина. — И так уже синяк вспух!.. Ну, что вам еще? Раков с пивом?
— Да мы бы по беленькой согрешили, — сказал Турьяк, держа одной рукой лед на голове. — А то голова мерзнет…
Женщина молча ушла на кухню, где остальные члены ее семьи привычно готовились к открытию ресторана — здесь под песню Мадонны гремела посуда, стучали ножи и в огромном чане варились свежие волжские раки. Как и в самом ресторане, все стены кухни были тоже оклеены портретами Мадонны — на некоторых из них даже были ее автографы. А сама Мадонна металась с микрофоном по экрану портативного видеомагнитофона «AKAI», вибрировала телом в такт своей песне, а рядом с телевизором ее поклонник-панк в том же ритме стучал ножом по овощам…
Проводив взглядом хозяйку ресторана, Вагай вполголоса продолжил читать «Правду»:
— «Публикуя речь Батурина, редакция предлагает читателям провести на заводах, фабриках и в селах дискуссию на тему: „Убивать или не убивать товарища Горбачева за перестройку советской системы и экономики?“ Редакция надеется получить самый широкий отклик читателей и гарантирует, что все письма, даже анонимные, будут опубликованы».
Дочитав, Вагай поднял глаза на Турьяка и Стрижа.
— Это все? — спросил Турьяк.
— Все, — сказал Вагай.
Турьяк облегченно вздохнул:
— Слава Богу!
— Что «слава Богу»? — спросил Вагай.
— Можно спать, — объяснил Турьяк. — Ничего про «патриотов»…
— Мудак ты! — сказал Вагай с горечью. — Ты знаешь, что сейчас начнется? «Патриоты», не «патриоты» — это уже неважно! Горбач хочет весь народ на нас натравить! — и раздраженно выругался: — Блядь, эта музыка!..
Тут из кухни опять показалась пожилая хозяйка ресторана. На подносе она несла запотевший графинчик водки, рюмки и тарелку с солеными грибами. Турьяк, Стриж и Вагай враз оживились, стали освобождать на столе место:
— Вот спасибо!.. Это по-русски!.. Уважила!..
— Мой сын, между прочим, в Афганистане воевал, — сказала женщина.
— А это ты к чему? — удивился Турьяк.
— А это к тому, что нехер на народ с пистолетом лезть, — без вызова, а ровно, буднично произнесла женщина. — Пить — пейте. А с пистолетом хватит баловать, доигрались ужо! — И, привлеченная заголовком «Речь Н. Батурина в Партийном Трибунале», склонилась над плечом Вагая. — Чо тут про этого паразита пишут?
— Да так, речь его напечатали… — нехотя сказал Вагай, накрыв речь Батурина блюдом с овощами, и попросил: — Слушайте, вы можете убрать эту музыку?
— Еще речи его печатают! — сказала женщина. — Сталин бы ему напечатал речь! Горбачев, может, тоже не сахар, но кто хочет работать, тот может. Так ему пуля! Я неверующая, а каждое утро теперь молюсь за него, чтоб выжил. Даже цветы ему с рейса отнесла в больницу…
— Выживет, не боись, — сказал ей Стриж.
— Теперь выживет, — добавил Вагай. — Нам вчера на закрытии съезда объявили.
— Ну и Слава Богу! — сказала женщина, разливая водку по трем рюмкам. — За нас, за народ кровь пролил ваш Генеральный. А мог бы, как Сталин, гнуть нас и гнуть. Или воровать, как Брежнев. А он… Вот за его здоровье и выпейте, ага…
Стриж, Вагай и Турьяк переглянулись.
Женщина ждала, требовательно глядя на них.
Мадонна пела что-то американское.
Не сказав ни слова, они взяли рюмки и молча выпили.
— А он тоже в Афганистане был, — нюхнув свой кулак вместо закуски, Турьяк кивнул на Стрижа. — Первым входил, между прочим…
— Офицер, небось? — спросила у Стрижа женщина.
— Ну… — вместо Стрижа подтвердил Турьяк.
— Оно и видно… — сказала женщина скорей осуждающе, чем уважительно. И ушла на кухню. Там она уменьшила, было, звук в видеомагнитофоне, но ее сын тут же вернул Мадонне полное, на весь ресторан звучание.
Турьяк крякнул и налил всем по второй.
— Н-да… — сказал он. — Дожили! Они нам и ногой в морду, и стулом по голове, а потом еще нотации читают!
— Сволочь этот Батурин! — Вагай с досадой стукнул кулаком по столу. — Ты видишь, что он наделал! Они теперь Горбачеву цветы носят! Вчера еще про него анекдоты, а сегодня…
— Это только начало! — произнес Стриж, разглядывая графин с водкой так, словно видя в нем события ближайшего будущего.
— Начало чего? — трусливо спросил Турьяк.
— Культурной революции, чего! — вместо Стрижа ответил ему Вагай. — Мао Дзе-Дун оппозицию как уничтожил, не помнишь? — и не ожидая ответа Турьяка, повернулся к Стрижу: — Может, объявить этого Батурина агентом сионистов?
— А что?! — тут же воспрянул Турьяк. — Если выяснится, что он «патриот» — подсунуть версию, что он агент сионистов, а? Мол, стрелял в Горбачева, чтобы опорочить братство патриотов…
Вагай и Турьяк смотрели на Стрижа. Все-таки было в нем нечто, что заставляло их признавать в нем лидера.
Стриж выпил свою рюмку одним глотком, помолчал, глядя за окно на пролетающую там очередную деревню, и повернулся, наконец, к своим друзьям.
— Нет! — сказал он. — Горбачев пользуется ситуацией, чтобы стать в глазах народа святым и натравить страну против партии — вот для чего эта дискуссия, — Стриж кивнул на «Правду». — Так что — неужели мы, как бараны, пойдем под нож? А? Под
