договорами о разоружении, хлынула в Россию западная идеология, американские ритмы, моды и даже еда! Но «Патриоты» не проповедуют звериный антисемитизм и не призывают к погромам, как общество «Память». Мы размежевались с «Памятью», мы отказались от их фашистских лозунгов, мы вообще вышли из всех шумных обществ и перестали бывать на митингах, мы растворились в партии и даже сами не знаем сколько нас. Но если весь вагон не спал, гадая, был или не был Батурин членом или — не дай Бог! — офицером братства «Патриотов», то неужели все тут — «патриоты»?!

Пораженный своей догадкой, Стриж даже оглянулся. Черт возьми! Если такое же подавляющее большинство «патриотов» было среди делегатов съезда, то почему никто не дал нам сигнал голосовать против Горбачева?..

На двери туалета, в прорези, торчало табло «Занято», а из-под двери несло резким запахом хлорки. Говорят, по чистоте сортиров можно судить об уровне цивилизации народа. Стриж поморщился и прошел дальше, в тамбур. Здесь, у настежь открытой наружной двери, стояли двое. Секретарь Иркутского обкома партии Иван Турьяк — рыжий, стриженный бобриком 38-летний увалень с большими ушами — был похож на медведя, набросившего городской пиджак на волосатые плечи. Вторым был начальник Свердловского областного управления КГБ майор Федор Вагай — сорокалетний, по офицерски подтянутый малыш с крепким и сухим, словно вырезанным из ореха, лицом. Федор был шурином Стрижа или, как говорят на Западе, «брат в законе». Он молча протянул Стрижу пачку «Дуката». Стриж отмахнулся и сказал:

— Доброе утро…

— Н-да уж… — врастяжку ответил Турьяк, одним этим и выразив свое настроение. И тут же отвернулся к двери, подставил встречному ветру свое широкое лицо и рыжую волосатую грудь.

— Ты видал? — сказал Стрижу Федор Вагай. — Никто не спал! Всю ночь! Только ты железный…

— Я тоже не спал, — признался Стриж и вздохнул. Если про кого и можно сказать «братья в законе», то именно про них двоих — Стрижа и Вагая. Семь лет назад, когда рядового инструктора райкома Романа Стрижа вдруг внесли в список кандидатов на должность секретаря Свердловского райкома партии и он сам изумился такому высокому прыжку, Федя Вагай сказал ему как бы шутя: «Ты, Роман, теперь произведен из рядовых „патриотов“ в „патриот-лейтенанты“!» И тогда Стрижа, как молнией, пронзила догадка — так вот что такое братство «Патриотов»! Исподволь, без шума заполнить все партийные должности и мирно овладеть ЦК партии, подчинить его русско-патриотическому авангарду… Но теперь выстрел этого идиота Батурина смешал все карты! Этот Батурин был из «новогорбачевцев» самого последнего выдвижения, и, следовательно, не мог попасть на должность секретаря горкома без утверждения Административного отдела ЦК и в этом была вся загвоздка! Засветить «патриотов» в Административном отделе ЦК — это выдать всю идею братства, это подставить под арест всех партийных выдвиженцев последних лет! Стрижа, Турьяка, Вагая и, кажется, всех пассажиров в пяти вагонах «СВ» только в этом поезде. И когда! В самое решительное лето, когда все в стране висит на волоске: или — или…

Дальний звон церковного колокола вмешался в частый ритм вагонных колес. Все трое повернули головы на этот медово-тягучий звук. И только тут, кажется, впервые увидели, что уже утро, что огромное теплое солнце выкатывается навстречу поезду, и корона его лучей пронизывает белые гребни тумана, слежавшегося за ночь в прогалинах меж лесами. Волгу миновали ночью, Стриж слышал, как прогрохотал поезд через навесной трехкилометровый мост, и теперь европейская, индустриальная Россия все больше уступала место России исконной — с бегущим вдоль полей окоемом полевых ромашек, с березами и ивами над плавными речушками, с избами небольших вятских деревень, где в последние годы стала появляться жизнь. Эта новая жизнь была видна даже отсюда, издали — стада частного скота на пойменных лугах Вятки-реки, аккуратные квадраты полей арендаторов, строительство нескольких новых изб и даже колокольня новой церкви на взгорке.

Да, жизнь кое-где возвращается в деревни, никто этого не отрицает. Но — какой ценой? Русские люди превратились в израильских мошавников. Живут, как хотят! Даже церкви строят, никого не спрашивая! А партия, вышло, — сама по себе, никому не нужный на жопе бантик!..

И вдруг — словно подтверждая мысли Стрижа — за распахнутой дверью вагона, на откосе железнодорожной насыпи промелькнул гигантский, выложенный из побеленных камней призыв:

«ДОЛОЙ КПСС! ВСЯ ВЛАСТЬ СОВЕТАМ!»

— Тьфу! С-с-суки!.. — выругался Федор Вагай.

— Выпить надо, — сказал Стриж.

— Ресторан закрыт еще, — вяло бросил Турьяк.

— Да и там водки не получишь, — сказал Федор.

— Получу! Пошли! — Стриж повернулся и решительно направился в соседний вагон. Вагай и Турьяк без охоты двинулись за ним. Соседний вагон был некупейный, а просто плацкартный — с открытыми двухэтажными спальными полками, на которых еще спали пассажиры. По случаю августовской жары многие лишь едва прикрыты простынями, обнажая плечи, спины… Вдоль всего коридора торчали голые ноги с плохо остриженными ногтями, пахло потом, лежалой одеждой, чесночной колбасой. Где-то хныкал ребенок, кто-то сонно потягивался, проснувшись, еще дальше кто-то пьяно храпел во сне, чемоданы раскачивались в такт вагонной качке… Стриж, Вагай и Турьяк прошли через весь вагон вперед, в тамбур, к вагон-ресторану. Но дверь ресторана, конечно, оказалась запертой, а табличка за стеклом извещала, что:

Дорожный ресторан «МАДОННА»

Работает с 7 утра до 2-х ночи.

Перерыв: с 10 до 11 утра и с 5 до 6 дня.

Вино и пиво продаются с 11 утра, водка и др. крепкие спиртные напитки — с 4-х дня.

— Я ж сказал: еще час до открытия, — сказал Федор Вагай.

Стриж, не слушая его, заколотил в дверь открытой ладонью — сильно, громко, настойчиво.

Никто не открывал.

— Бесполезно… — снова начал Вагай.

— Откроют! — упрямо бросил Стриж. — Мы пока еще власть, етти их мать!.. — и застучал уже не ладонью, а кулаком.

Но на лицах Вагая и Турьяка был скепсис. Хотя железные дороги по-прежнему оставались государственной собственностью, последние пару лет вагоны-рестораны стали отдавать в аренду частникам. Конечно, это разом изменило и внешний облик этих ресторанов, и уровень обслуживания. Какая-нибудь семья из трех-четырех человек, взяв в аренду такой вагон-ресторан, тут же превращала его из стандартно-безвкусной «общепитовской точки» в модерновое кафе типа «Мадонны» или в древний трактир а-ля «Русский теремок». В поездах дальнего следования даже меню менялось в соответствии с тем, какую зону Союза пересекал поезд — на Украине подавали наваристый украинский борщ, галушки, заливного поросенка с хреном, гречневую кашу со шкварками; на Кавказе — шашлыки, цыплят-табака, сациви, бастурму и несколько видов плова; в средней полосе России