Когда парень снова поднялся в квартиру, девушка, которая как снег на голову свалилась в его жизнь, крепко-накрепко спала на том диване, где недавно он обнимал ее. Он поправил ее красивый сарафан и накрыл пледом.

— Школьница, — парень щелкнул выключателем, создав мрак, и захлопнул дверь.

Соната № 2

«Avec une volupte dormante»* (фр. с наслаждением, как во сне).

Самое лучшее в нас открывают и пробуждает именно другие люди. Мы учимся любить, когда видим любовь к себе. И учим этому других людей. Любовь открывает в нас самые лучшие наши качества.

Перевернувшись на другой бок, я не ожидала, что окажусь на полу. Острая боль пронзила мою правую ключицу. Пока я протирала глаза, пытаясь хоть что-то разглядеть в полумраке, ко мне пришло осознание того, что я уснула не дома. Нет кота под боком, и моя кровать намного выше.

Зачем я тут? Страх и вина, как две лучшие подружки, вернулись ко мне снова. Я окинула взглядом комнату в поисках часов. Здесь никто не следит за временем? Телефон. Когда я включила его, то не сразу смогла что-либо там посмотреть. Из-за большого количества оповещений сильно глючил сенсор.

О чем я только думала?

Пять утра. Консерватория. У меня через три часа вступительный экзамен. О чем я только думала? Меня трясло, пока я пыталась понять, где мои вещи. На бегу обуваясь, я вернулась на кухню еще раз, чтобы выпить воды. В горле пересохло так, что я не могла сглотнуть. Голова была опустошена настолько, что любая мысль приносила боль. Нужно заехать домой и переодеться. Надеюсь, папа догадается не устраивать скандал перед таким важным событием.

Но я ошиблась.

— Где ты была? — почти с порога налетел на меня отец. Выглядел он очень взволнованным.

— Ночевала у Вероники.

— Что за платье на тебе? И почему ты мне врешь? — Папа схватил меня за руку, не давая подняться наверх. — Пока ты живешь в моем доме, и я тебя обеспечиваю, ты будешь жить по правилам этого дома.

Я боялась, что он снова не сможет контролировать свой гнев и ударит меня. Внутри все трепетало от вины. Слова мачехи звучали в голове как раздражающий фон. Я не могла в это верить. Не хотела. Она специально сказала это, чтобы я услышала.

— Тогда я больше не живу в этом доме. — голос мой звучал как в вакууме, холодно и приглушенно. На секунду мне показалось, что это говорю не я.

Папа сильнее сжал мое запястье. Он кипел, но не хотел повторять вчерашнюю ошибку.

— Ты не совершеннолетняя. И я за тебя несу ответственность.

— Через пару дней можешь избавить себя от этой ноши.

Отец резко развернул меня, заставив посмотреть в глаза.

— Эля, что с тобой происходит? Я не могу понять. Куда делась моя обожаемая дочь? — гнев сменился отчаянием.

Едва сдерживая слезы, я прошептала.

— Я все знаю, пап. Знаю, что я не родная. — Слова звучали как ложь. Но были правдой. Это я прочитала в глазах папы. Он не удивился, услышав их, и не поспешил меня переубеждать. Он лишь замер, как будто получил удар хлыстом. Лицо его исказилось болью.

— Зачем ты так говоришь?

— Я слышала разговор Оксаны. Почему ты мне сам не сказал?

— Очевидно же, — папа нервно сглотнул. — Не было ни дня, что мы прожили вместе, и я бы не относился к тебе как не родной. И ты это знаешь.

Слова, которые произносил папа, значили для него больше, чем просто оправдание. Он жил своей семьей. Всегда. Но состав его семьи изменился.

— Знаю, — сдалась я. — Но Оксана знала, а я нет. — Слезы опять подступили к глазам. — Ты никогда бы мне не сказал. — Ком в горле достиг нетерпимых размеров, но я сдержала рыдание где-то в груди. Как бы я хотела не знать этого! Прижаться к отцу и снова быть его дочкой.

У меня концерт, — закончив тем самым диалог, я поднялась наверх.

Раньше я очень тщательно готовилась к выступлениям. Заранее планировала наряды, прическу. Поэтому сейчас мне было трудно собраться с мыслями и быстро понять, что одеть, чтобы выглядеть хотя бы сносно. Устав перебирать вещи, я упростила себе задачу и надела платье, в котором сдавала экзамены две недели назад.

— Я отвезу? — прозвучало как мольба. Папа, который всегда руководил, сейчас не настаивал.

* * *

На сцене сегодня плохо настроили освещение. Две лампочки из пяти на потолке не горели, оставшиеся три вот-вот тоже испустят последний прощальный луч. Черный рояль сливался со стеной из-за мрака. Слишком темный зал для выступления студентов, чье будущее решалось прямо сейчас. Я вздохнула. Воздух тоже тяжелый, не мешало бы проветрить.

Назвали мою фамилию, и я села за рояль и приготовила руки. Три глубоких вздоха помогли мне настроиться на работу. Но я не репетировала последние дни, и пальцы мои не разыграны. Когда я опустила взгляд на клавиши, то они расплылись серым пятном. Надо было позавтракать. Сделав контрольный выдох, я начала.

Мои пальцы побежали по клавишам, делая легкие постукивания, исполняя Кампанеллу Листа. Я закрыла глаза, представляя звон колокольчиков. Доиграв первое произведения, я положила руки на колени, чтобы перевести дыхание в минутной паузе. Члены комиссии молчаливо ожидали продолжения, но у меня случился ступор. Я все забыла. Забыла, какое произведение следующее в репертуаре, забыла, как его играть. Даже имя сейчас свое не могла вспомнить. Пальцы задрожали, и пот градом полился по моей спине. У меня началась паника. Страх провала еще сильнее усугубил мое состояние. Еще немного и я потеряю сознание, поэтому ногтями вцепилась в стул, стараясь просто дышать.

Через минуту страх отступил, взгляд упал в пустоту. Паника сменилась апатией. Я смотрела, но ничего не видела. У меня не было сил, чтобы продолжить выступление, поднять руки или же просто отвести взгляд. Было ощущение, что меня покинула душа. Мне стал безразличен концерт, приемная комиссия, время, мое будущее. Я не умерла и сейчас снова могла дышать. Только это было важно.

— У вас все хорошо? Вы в порядке? — засуетился самый старший председатель жюри.

Язык тоже онемел, но в моей голове я слышала мелодию Mike Orgish — «Soulf». Все так сложно и одновременно просто. В один момент я потеряла ощущение важности данного мероприятия для себя. Почему я вообще здесь и чье место занимаю.

Я ушла со сцены, боясь бросить даже мимолетный взгляд в сторону зала, где сидит мой отец и еще человек тридцать слушателей, помимо приемной комиссии. За дверью меня