снова накрыла паника. Я не могу больше играть. Игра на пианино приносит мне боль. Раньше музыка лечила меня, сейчас же ранит. За отчаянием последовала злость. Я так злилась на себя, винила во всем. Столько лет я жила этим. Каждый день, снова и снова. За моей спиной уже множество выступлений, концертов. Как я могла так сплоховать? Как такое могло случиться. Жгучая ненависть, как горячая вода пролилась на голову и обожгла тело. В голове звучала музыка, которая не прозвучала на сцене. Мне хотелось бежать и прятаться.

Эта соната Бетховена, папа был прав, я всегда спешила в середине..

— Папа, — бросилась я в объятия единственного человека, который всегда был рядом. Пусть строг, но я была любима. — Прости меня, — слезы текли из глаз, намочив его белую рубашку.

— Это ты меня прости. Оксана места себе не находит, винит себя во всем. Ты жестока, девочка моя. Я тебя так не воспитывал.

— Да.

— Я учил тебя отвечать за свои поступки. — Папа грустно вздохнул. — Но так и не научил себя быть честным с самим собой. Ты заслуживала правды. А я трус. Но мир жесток с теми, кто не знает жизни.

Мы обнимались в коридоре консерватории. Папа вытирал мои слезы и целовал лоб. А я зарывалась в его рубашку, карябая щеки о пуговицы. Я не хотела больше этих мыслей, но назревал тяжелый для нас обоих разговор, поэтому нужно было собраться.

— Позавтракаем?

Папа нервничал. Он долго изучал меню и не отпускал мою руку. На какое-то время забота о моем поступлении и вообще о будущем ушла у отца на второй план. Сейчас он боялся за мою жизнь.

— Может, закажем абрикосовое мороженое?

— Как Оксана себя чувствует?

— Хорошо, завтра поедем на плановое УЗИ.

— Кто мой отец? — я осеклась. Мысль, что у меня может быть другой отец, ранила меня. Но еще больше это ранило папу. Я видела это по его глазам. Он всегда ругал меня за раздражающую манеру перескакивать от вопроса к вопросу.

— Я не говорил тебе, потому что защищал тебя. И мама просила держать это в секрете. Я не мог ее ослушаться.

Мама.

— У нее был другой мужчина? Как я не подумала об этом. Она изменила тебе! — Глупо, наивно, почти по-детски возмутилась я. Как можно вообще изменять такому преданному и заботливому мужчине как наш папа. Его глаза всегда смотрели с заботой, но когда он злился, морщинка прорезала лоб и плечи опускались. Ему пришлось нелегко, но он всегда шел с гордо поднятой головой. Но сейчас нести проблемы становилось все сложнее. И самая его главная проблема — это я.

— Нет, нет, что ты, нет. Мы познакомились, когда она была беременна тобой. Твоя мама была необычайно красивым и светлым человеком. Она перебегала улицу в сильный дождь, и я придержал дверки автобуса, чтобы она успела в него запрыгнуть.

Я закатила глаза. История, которую слышали все уже минимум по сто раз. Мама была младше папы почти на пять лет, и в момент знакомства ей было около двадцати. Но это не помешало ему через полгода на ней жениться.

— Глаза в глаза. Ты взял у нее деньги, чтобы передать за проезд. Ваши руки соприкоснулись, и больше вы не расставались.

— Да. Именно так! Теперь ты понимаешь, почему я не женился на ней в этот же день? Мы дождались твоего появления и после этого официально расписались. Ее голубые глаза цвета небосвода сияли, как солнце на рассвете. И я, молодой офицер, не смог устоять.

— Перестань, слишком сопливо, как в кино. — Мое настроение улучшалось с каждым куском мороженого, облитым сладким сиропом.

— Ты моя дочь. Я помню первый твой зуб с температурой сорок. Первое твое слово и первые шаги, — папины глаза увлажнились. — Ты не хотела есть ничего, кроме бананов, когда тебе было три. А в шесть ты заявила нам с мамой, что хочешь стать пианисткой.

«Но скоро у тебя появится родной ребенок. Его ты все равно будешь любить больше» — Мои мысли выедали клеймо на моей груди. И чем больше я думала об этом, тем больше оно становилось.

Я должна признать, что папа до сих пор в свои сорок с хвостиком выглядит очень привлекательно. Ему шла военная форма, он был уважаемым человеком на службе, любил в выходные с подчиненными погонять в футбол. И глаза его снова сияли, все благодаря Оксане. Она сделала его мягче и сентиментальнее.

Продолжая смотреть на отца, я чувствовала, как чувство обиды внутри разрастается все сильнее.

— Не ищи его. Он обидел твою маму. Обидит и тебя.

Я опустила глаза в стол, но голос мой был тверд.

— Пап, пожалуйста. Я хочу его узнать.

— Он не хороший человек. Хорошие люди не бросают своих детей и беременных жен.

— Ты знаешь о нем хоть что-нибудь?

— Знаю, что у него была сестра. Твоя мама жила с ней, когда мы познакомились.

— А где были мои бабушка с дедушкой?

— Твоя мама какое-то время не общалась с ними.

— Сложно в это поверить. Мама так их любила. И тебя, пап. И меня.

— Хочешь навестить их?

Я кивнула. Они жили в другом городе, и летом я уезжала к ним пожить на месяц. Это люди, с которыми я всегда ощущала присутствие мамы. Мама была бы копией бабушки, если бы судьба позволила ей постареть.

— Ты отпустишь меня?

— Конечно. Когда это я тебя не отпускал к ним.

— Давай Оксане тоже возьмем пирожных. — Мне хотелось извиниться перед мачехой.

— Она нас убьет, ты что! Она же не ест сладкое! — Папа усмехнулся. Ему казалось это глупостью, беречь фигуру во время беременности.

— Тогда я возьму два.

— Эльмир. — Я замерла.

— Пообещай мне не искать его.

Голос его звучал требовательно и грозно. Он редко использовал такой тон дома с семьей, чаще на службе, с подчиненными. Но он не может этого требовать от меня. Не сейчас.

Возмущение сменилось теплым чувством благодарности. Он всегда заботился обо мне, как никто.

Или может.

— Обещаю, пап. — Мы обнялись.

Это будет первое в жизни обещание, которое я не сдержу.

* * *

— Ты должен мне помочь.

— Чем? Научить тебя целоваться?

— Очень смешно. Я умею, — уверенно соврала я. — Всего лишь найти моего отца.

— Где ты его потеряла? В торговом центре, пока стояла в очереди за туфлями?

Я кинула взгляд на свои балетки. Да, они не из дешевых, но самые простые, кремовые. Папа учил меня не выделяться. Или выделяться не дорогой одеждой, а, к примеру, хорошим воспитанием или образованием.

— Когда