Взгляд отца в дверях был красноречивей любых слов. Ему уже видимо позвонила мама Вероники и в красках все описала. Папа был у меня строгий, дисциплина всегда была у него на первом месте,

— Дыхни, — я не сразу поняла, что отец от меня хочет. — Дыхни, — уже более грубо повторил он.

— Я думала, что пью сок с лаймом, поэтому и горечь, — сразу начала оправдываться я, в надежде смягчить свой приговор. — Почему ты мне не веришь? — Слезные железы предательски наполнили глаза влагой. Он не хочет слушать мои оправдания.

— Я не.. — Папа замахнулся и ударил меня ладонью по щеке, прервав мои жалкие попытки. Звонкая пощечина заземлила меня слишком неожиданно.

— Не надо, что ты творишь? — Передо мной встала мачеха, закрывая меня спиной.

— А ты ее еще прикрывала. Она явилась домой пьяная, полуголая, и от нее несет как от панельной проститутки. Где я упустил ее воспитание?

Отца трясло от злости. Никогда раньше я не видела его таким. Да он и раньше злился, но никогда не повышал на меня голос и уж тем более руку.

Мачеха твердо скомандовала: — Иди в комнату, я поговорю с отцом.

Повторять дважды ей не пришлось. Я моментально скрылась в дверях, еще более надломленная, чем когда приехала. За спиной я все еще слышала разочарованный голос отца и тревожный голос мачехи, вторящий ему слова: «Она подросток, ты не можешь уберечь ее от взросления».

В этот момент я ненавидела его. «Он меня совсем не понимает, не слышит, ему наплевать на меня», — крутилось в моей голове.

В моей комнате, свернувшись калачиком, ждал меня Коул. Уже заслышав мои шаги в коридоре, он поднял голову в ожидании ласки. Я стянула с себя грязный сарафан и собрала волосы в хвост. Прямо в белье залезла под чистое одеяло и прижала к себе горячего кота. Коул замурлыкал, еще сильнее запуская свой моторчик. Щека горела, но от соприкосновения с прохладной подушкой стало чуточку легче.

Это все сон, неправда. Утром мы проснемся, спустимся к завтраку, и жизнь потечет прежним руслом. «У тебя да. Но не у Кати». Чтобы заглушить рыдание я накрыла голову подушкой. Не хватало еще, чтобы папа слышал мои всхлипы.

Мне снилась холодная земля, бледное лицо уже неживой девушки и ее слова: «Он не смог спасти меня, Эль». Я сжимала во сне зажигалку, которую спрятала под подушку. Если ее найдет папа, он не будет со мной разговаривать вечность.

Секунда ненависти к себе растянулась в целую ночь страха и кошмара. Беспокойство не утихало, а скапливалось нервным узлом в груди. В какой-то-то момент я проснулась и посмотрела в окно. Но глаза не могли различить звезд, только смазанные желтые пятна. Катя теперь тоже звезда. Только с третьего раза я смогла зажечь зажигалку и поднять руку. Это успокоило, развеяло тьму, и я смогла снова уснуть. А может, она жива? Это все сон, я сама себе придумала. На небе ее нет.

* * *

Проснувшись, я первым делом стала искать телефон. Подруга вчера так и не поняла, что произошло и, должно быть, уже иззвонилась мне. Но тут меня осенило. Телефон я оставила на зарядке в той квартире, где погибла девушка. И воспоминания нахлынули на меня новой волной, принося в мою жизнь такие чувства, как отчаяние и бессилие. Я уже испытывала подобное раньше, но время притупило силу и насыщенность этих эмоций. Но вот снова вернулся мой кошмар, где я одна в комнате с пустотой.

Теплые струйки воды стекали по телу, пока я приходила в себя в душевой кабине. При мысли о завтраке у меня сжимался желудок, и совсем не от голода. Папа уже уехал, а Оксана занимается домашними делами и готовит обед.

Высушив волосы, я все же осмелилась выйти из комнаты. Молодой организм жаждал не столько еды, сколько горячего чая. Подойдя к кухне, я услышала свое имя и замерла. К Оксане пришла подруга, и за стеной два женских голоса обсуждали меня. Насторожившись, мое тело обратилось в слух.

— Ей семнадцать лет, почти восемнадцать. Отец приучил ее к беззаботной жизни. Она не умеет решать свои проблемы самостоятельно.

— Она потеряла маму, думаю, что проблем ей хватало, — спорила Оксана.

— Это уже было очень давно. И какие у нее проблемы? Какое платье надеть или как не заблудиться в этом большом доме? Ты, подруга, конечно дура, если думаешь, что Эля станет самостоятельнее. И через пять и десять лет она будет сидеть у вас на шее и клянчить папино внимания и его денежки. А Слава будет бегать и решать ее проблемы, пока ты будешь обслуживать его семью.

— Она тоже часть нашей семьи.

— У вас будет ребенок. И ты должна позаботиться о том, чтобы все досталось ему. А эту взрослую кобылу неплохо было бы отправить учиться или работать, да куда подальше. А лучше пусть снимает себе жилье сама, и сама себя кормит. А то устроила вчера показательные выступления, ты нервничаешь, а тебе нельзя. Еще и виноватой осталась.

— Она совсем не знает жизни, мы должны ее поддержать.

— Поддерживать можно и на расстоянии. Тем более ты сама говорила, что Славе она не родная. Пусть едет к своему родному папаше.

— Тише ты, прикуси язык и не смей говорить что-то подобное в доме Славы. Это не моя тайна, — голос Оксаны звучал раздраженно, но для меня эти слова прозвучали как приговор.

На дрожащих ногах я вернулась в свою комнату. На автомате собрала сумку, взяв только самые необходимые вещи, и поспешно вылезла в окно. Я не хотела ни с кем случайно столкнуться в дверях и объясняться. И впервые в жизни, просто, как самый обычный подросток, сбегала.

Много лет я смотрела в окно своей спальни и представляла себе, как сбегаю среди ночи на свидание или на вечеринку. Но до сих пор ни разу этого не сделала. Слишком боялась папиного гнева, но еще больше боялась перестать быть папиной умницей. Отец всегда оберегал меня от дурного влияния одноклассников, готов был ходить со мной на симфонические концерты и даже по магазинам. Не жалел для меня ни времени, ни сил. Но когда все изменилось?

Я потеряла маму, теперь и папу. Слезы застилали глаза. Я шла по улице, и предательские капли блестели на щеках. Я сирота. Мир вокруг меня большой и страшный, а единственный человек, который был всегда рядом, оказался лгуном и предателем. Как в подтверждение моих слов, я вышла на центральную улицу в