Министр обороны ещё продолжительное время развивал эту тему. В конце беседы генерал Грибков спросил:

— Товарищ маршал, я привёз с Кубы много фотографий, солдатских писем и даже стихотворений. Может быть, вы пожелаете ознакомиться с ними?

— Обязательно, — откликнулся Малиновский. — Оставьте у меня все материалы. Ведь за ними — человеческие судьбы, люди, побывавшие в эпицентре грозных, я бы сказал, эпохальных событий! А может, прямо сейчас и познакомите нас хотя бы с чем-нибудь наиболее примечательным?

— Охотно, товарищ маршал. Вот, к примеру, такое письмо. На конверте адрес: «Москва, дедушке Родиону Яковлевичу».

Малиновский от неожиданности прямо-таки взорвался смехом. Такое присутствующие в кабинете генералы видели впервые.

— Выходит, письмо от чеховского Ваньки Жукова? — хохотал министр. — Ну-ка, ну-ка!

— Письмо длинное, прочитаю только самое начало, — сказал Грибков. — «Дорогой дедушка Родион Яковлевич, когда же ты заберёшь нас домой, в нашу дорогую и далёкую Россию?»

Родион Яковлевич снова рассмеялся. Казалось, этим смехом он снимает гигантскую усталость, которая накопилась в его душе за все дни Карибского кризиса.

— А знаете, друзья мои, — вспомнил маршал, — такого рода письмо было у меня на уме, когда в 1916 году нас, русских солдат, отправили воевать во Францию. Только нацелился я писать письмо не военному министру, а самому царю-батюшке.

Теперь уже все присутствующие дружно расхохотались...

Вскоре был принят закрытый Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении наиболее отличившихся участников операции «Анадырь». Генерал Грибков Анатолий Иванович был удостоен ордена Ленина.

10

Так уж совпало — этим Катя Ставицкая несказанно гордилась, — что приезд в Москву совпал с полётом в космос первой женщины Валентины Терешковой. Правда, когда Катя «приземлилась» во Внуково, Терешкова уже благополучно вернулась на родную планету, но Москва да и, по сути, вся страна в очередной раз, может быть, чуть сдержанней, чем после полёта Юрия Гагарина, выплёскивала свою радость на улицы и площади. Первая женщина в космосе — советская женщина! Ну что, зазнавшаяся, обнаглевшая Америка? Выкусила?! Знай: нас на кривой кобыле не обскачешь!

Катя прилетела из Нальчика рейсовым самолётом, но этот самый обыкновенный полёт, как ей казалось, делал её причастной к тому полёту, который совершила отважная Терешкова, в один миг ставшая мировой знаменитостью. И потому настроение Кати было радостно приподнятым. Она никогда раньше не была в Москве и заранее предвкушала, сколько всего интересного и необычного ждёт её в столице.

В зале прилёта аэропорта Катя получила свой нехитрый багаж — большую сумку — и направилась к выходу, намереваясь сесть в автобус, чтобы побыстрее добраться до столицы. Проходя мимо стоянки автомашин, она внезапно остановила свой взгляд на спешащей к припаркованному там лимузину женщине, показавшейся ей чем-то знакомой, — зрительная память у Кати всегда была хорошей. Пристально вглядевшись, она едва не вскрикнула от изумления: господи, да это же Рая Кучеренко! Катя неуверенно приблизилась к женщине. Теперь уже сомнений не осталось: точно она! То же лицо, те же светлые волосы, та же стремительная, лёгкая походка!

— Раиса Яковлевна, — тихо позвала Катя, всё же побаиваясь немного, что обозналась.

Женщина оглянулась:

— Катя? Боже мой! Неужели ты?!

— Да я же, я, Рая!

Женщины кинулись друг дружке в объятия, встреча была желанной. И что удивительно, ведь тогда, на фронте, среди весенней распутицы, среди степных белых туманов, они были вместе совсем недолго: фронт упрямым безостановочным катком шёл вперёд, тесня врага. Но в этом великая сила дружбы, рождавшейся на фронте: совсем малого времени общения хватило для того, чтобы подружиться навсегда. Много было у них общего: и чистота душ, и редкое по своей глубине и силе умение сострадать людям и приходить им на помощь, и прямота и открытость характеров. Всё это, вместе взятое, и влекло их друг к дружке. Теперь, встретившись через двадцать лет, обе жалели, что не нашли друг друга раньше, и корили себя за это...

— Вот что, Катюша, — решительно сказала Раиса Яковлевна, — пожалуйста, запомни: для тебя я только Рая. Никаких там «вы», отчеств и прочее. Поняла? А сейчас садись в машину, едем к нам на дачу!

— Ой, Рая, удобно ли... — растерялась Катя.

— Я вот тебя отправлю на гауптвахту! — шутливо погрозила пальцем Раиса Яковлевна. — Только к нам и никаких разговорчиков! Если бы ты знала, как я рада, что мы наконец встретились. И увидишь, Родион Яковлевич тоже обрадуется.

«Родион Яковлевич? — мысленно переспросила Катя. — Неужели...»

Раиса Яковлевна, заметив её удивление, сразу решила внести ясность:

— Да-да, Родион Яковлевич... Надеюсь, ты его помнишь?

— Ещё бы! Он же мой спаситель! Как ты можешь думать, что я забыла?

— Так вот, Родион Яковлевич — мой муж.

— Неужели?! — ахнула Катя. — Это же чудесно! Поздравляю!

— Да мы уже много лет муж и жена. Ну, садись скорее.

Обе уселись в машину, которая тотчас же помчалась по Киевскому шоссе.

— Катя, как тебе не совестно? — сердито заговорила Раиса Яковлевна. — Столько лет не давала о себе знать! Бесстыдница, вот ты кто.

— Но ведь и ты, Раечка, тоже не давала о себе знать, — виновато оправдывалась Катя.

— А как, интересно, я могла бы это сделать? Мы же тогда рванули аж до самой Вены, а ты осталась. Говорила, что хочешь вернуться в Нальчик. Ну да ладно, чего уж теперь спорить, кто виноват.

— Рая, а ты почти не изменилась, всё такая же молодая и красивая.

— Ой, не сочиняй, — улыбнулась Раиса Яковлевна. — У меня уже дочка невеста, в ноябре семнадцать будет.

— Ой, как здорово, что у тебя дочка! — обрадовалась Катя. — Я ведь тоже всегда мечтала о дочке...

— А у тебя кто?

— Да никого...

Катя враз погрустнела, и Раиса Яковлевна поспешила сменить тему.

— Вот ты действительно молодо выглядишь. Только что-то серебро в чёрных волосах появилось.

— Так это ещё с тех пор, с войны. Меня же тогда чуть немец не прикончил.

— Да ты что? Как это?

— А он у мамы красивую кофточку хотел отобрать, так я за эту кофточку уцепилась, вырвала у него, убежала и в подвале схоронилась. Так он, гад, с пистолетом — за мной. Бежит и орёт как резаный: «Шниссер, шварце Катья!» Еле