Шрифт:
Закладка:
По Коломенской дороге в столицу двигался торжественный поезд. Перед ним с обеих сторон гарцевали донские и запорожские казаки, польские гусары в нарядных накидках поверх доспехов. В Москву воссесть на отеческий престол шёл последний сын царя Иоанна Грозного, последний представитель династии Московских Даниловичей. Он ехал верхом. На нём красовалась кираса, а на голове была лёгкая шапка с собольей опушкой и красным атласным верхом. Вокруг него в сёдлах и в полном вооружении скакали приближённые и сподвижники: Отрепьев, Евангелик, Басманов, Корела, Дворжицкий, Бучинский. Далее верхом следовали московские бояре. В отдельном возке ехал отец Мисаил. Сзади шли стрелецкие полки, пешие запорожцы с мушкетами и отряды повстанческого ополчения с тяжёлыми рогатинами, копьями, бердышами. А уже за ними везли и катили пушки. Народ московский высыпал на улицы. Народу у дороги было столько, что не протолкнёшься. Отроки и юноши забрались на заборы и деревья, чтоб лучше видеть происходящее. Люди поднимались даже на крыши домов и колокольни.
Как только процессия добралась до встречавших, десятки тысяч людей пали на колени и возопили:
– «Здрав буди во веки, великий государь наш!»
Ещё далее по дороге кричали:
– «Дай, Господи, тебе здоровья, господарь! Ты еси наше солнышко праведное!»
Димитрий останавливал коня. Снимал шапку. Творил крестное знамение. Кланялся во все стороны, смахивал накатившие слёзы, и севшим от волнения голосом громко отвечал:
– «Дай Бог и вам всем здоровья! Встаньте и молитесь Господу за меня!»
Димитрий переехал наплывной мост через Москву-реку близ устья Неглинной, проехал вдоль западных стен и башен Кремля, въехал через Иверские ворота Китай-города на площадь. Тут вдруг подул сильный ветер и закрутился смерч. В море народа прокатилось волнение, люди стали творить крестное знамение. Смерч прекратился столь же неожиданно, как и начался. Расстрига шёл пешком по Красной площади, направляясь к Вечевой степени. Так ему подсказали его сподвижники, знавшие старые традиции. За ним вели коня и пешком шли его соратники и бояре. Духовенство встретило Димитрия, как царя, близ Вечевой степени с крестами, хоругвями и иконами. Во главе священства был архиепископ Игнатий. Рядом с ним встречали Димитрия Трифон Вятский и Арсений Элассонский. Внимательно присмотревшись, царевич узрел среди иерархов и монашества знакомые ему с отрочества, но словно пришедшие из сказки, лица старцев Кирилло-Белозерской и Псково-Печерской обителей, Сийского и Крыпецкого монастырей, Чирцовой и Леонидовой пустыней. Все они молились и улыбались ему. Димитрий снял шапку, и в пояс поклонился им, сотворил крестное знамение, преклонил колена и целовал престольную икону Святой Троицы, вынесенную из Троицкого собора, что «на рву»[80]. Следом испросил он и получил благословение отцов: Игнатия, Трифона и Арсения. Владыко Трифон, благословляя молодого человека, уронил слезу и молвил:
– Наконец-то, государь и сыне мой, благословляю тя! Радуюсь, видя тя во здравии и славе отчей. Благодарю на том Господа и могу молвити…
Следом же изрёк он слова Святого Писания:
– «Ныне же отпущаеши, Владыко-Господеви, раба Твоего с миром по слову Твоему!»
Димитрий трепетно принял благословение и налился румянцем. Распрямил стан. Вслед за иерархами подошёл к центральному порталу собора, воззрел на Кремль, который, по сути, не видел никогда. На глаза Расстриги навернулись слёзы. Он смахнул их, ещё раз сотворил крестное знамение и в пояс поклонился народному морю, колыхавшемуся на площади. Народ одобрительно загомонил и заволновался. Слёзы всё лились из глаз молодого человека. Яркий румянец полыхал на его щеках. Он воздел руки к небу и громко молвил:
– Вовеки славен Господь наш Исус Христос! Благодарю же тя, Господеви, что сподобил мя грешного увидети мой родной град Москву, где родился аз, но с коим разлучен бых многие лета!
В народе, увидев слёзы и услышав слова молодого человека, тоже стали рыдать. Люди из окружения Расстриги, не раз встречавшие смерть лицом к лицу, и те пустили слезу. Навзрыд заплакали атаманы Евангелик и Корела. Полковник Дворжицкий и Ян Бучинский тихо утирали уголки глаз платками. Отрепьев шмыгал носом и моргал глазами полными слёз. Со слезами на глазах, негромко творил молитвы отец Мисаил. Плакали многие из казаков, ополченцев и гусар. Плакало духовенство. Князья же и бояре морщили носы и были в превеликом смущении и удивлении.
От Троицкого собора Расстрига-Димитрий в сопровождении священства двинулся в Кремль и прошёл туда под сводами Спасских ворот. В Кремле он по-старинному же обычаю стал обходить соборы и в каждом, постояв недолго, слушал поздравительные молебны. Он то вновь краснел, то улыбался, как ребёнок, словно не верил своим глазам. Но слёз уже не было на его глазах. Арсений что-то вещал ему на ухо. Поляки, казаки и литвины въехали в Кремль верхи. Но когда стали служить, казаки и православные литвины сошли с коней, сняли шапки и стали творить крестное знамение. Поляки же оставались в сёдлах, трубили в рожки и били в бубны. И это не понравилось москвичам.
Последним собором, куда вошёл Расстрига был Архангельский. Наступила торжественная и ответственная минута. Епископ Трифон подвёл его ко гробу покойного царя Иоанна. Все ждали каких-то слов от Димитрия. Но тот, вероятно, не владел собой. Не говоря ни слова, молодой человек встал на колени, припал к гробу отца и вновь залился слезами. Когда рыдания прекратились, и он успокоился, то встал на ноги и во всеуслышание молвил:
– Се яз предстою пред Вы, отец и брат мой! Внемлите языцы, зде лежит прах отца моего – царя Иоанна и брата моего – царя Феодора!
Тогда многие бояре и князья, находившиеся в Архангельском соборе: Шуйские, Мстиславские, Мосальские, Голицыны, Долгоруковы, Куракины вострепетали и опустили главы свои. Всё то были потомки древних именитых родов, возможно и более древних, чем род Московских князей Даниловичей, ведущих своё начало от Даниила – младшего сына святого, благоверного князя Александра Невского с последней четверти XIII века. Но не опустили глаз истинные сподвижники и соратники Димитрия, верившие ему. Среди них были: Басмановы, Шереметевы, князья Лыков, Татев и Рубец-Мосальский, а также Отрепьев, Евангелик, Дворжицкий, Корела и многие другие.
Обойдя соборы, Димитрий направился в Грановитую палату и торжественно воссел на царское место. Поляки, литвины и запорожцы утихомирились и тоже воссели за столы, поставленные и накрытые для них на Соборной площади. Рядом разместили столы для холопов и ополченцев повстанческого войска, вошедшего в Москву и в Кремль. Стрельцов распустили по их слободам и накрыли там
