–Совсем не знаю, что нам предпринять,– резюмировал Петр Петрович.

–Положитесь на меня,– ответил Сычев.

Это была минута торжества Вооруженных сил СССР. Перед Сычевым на мониторах управления флотами в МОЦе выстроились командующие, ожидающие приказа.

Кондратьев сел и зажмурился.

–Не дрейфь!– ободрил его Андрей Андреевич и продолжил: – По моей команде. Приказываю открыть огонь из ракетных вооружений по захваченному врагом объекту великой Советской Империи – «Кольцу»! С места. По центру. Огонь!

Гиперзвуковые ракеты, способные погубить жизнь не только на Земле, но и там, где она еще не зародилась, стартовали. Фонтан огня разорвал ночное небо. Праздничный салют, обещанный президентом СССР, состоялся. Прогресс человечества приветствовали жители планеты. Освобожденная энергия разлилась по космосу. Пассажиры инопланетных кораблей из соседних галактик, увидевшие фейерверк через несколько тысяч лет:, когда свет огня добрался до них, восхитились красотой космического разума.

Через некоторое время в кабинете генерала раздался звонок. Сычев поднял трубку. Кондратьев слышал отдельные фразы:

–Да! У меня. Рад стараться. Все как обещали. Передам.

Потом он положил телефон и подошел к Петру Петровичу:

–Петр! Тебе поздравления от президента.

Кондратьев обхватил голову руками: в этот момент он и президент СССР испытывали одинаковое чувство горечи, но совершенно по разным причинам.

Генерал достал из холодильничка в столе бутылку водки, черную икру, наполнил стопки Кондратьеву, Никольскому и себе:

–Давайте, мужики, выпьем. За победу!

21.50 Дня равноденствия 2222.

Москва, Кремль, кабинет президента СССР

Волгин с Валей, как две капли похожей на Мэрилин Монро, расположились вдвоем в президентском кабинете у огромного трехмерного телевизора, ожидая обещанного салюта. Заиграл и закончился гимн Олимпийского движения, на экране появился диктор советского телевидения.

–Олимпийские игры планеты Земля объявляются открытыми,– торжественно объявил он и посмотрел в камеру так, словно кроме президента СССР журналист никого не любил.

Волгин довольно улыбнулся. Президент удобно развалился в мягком кресле и разлил коньяк. Валечка тоже пила: программа измеряла объем алкоголя, корректируя трезвость беби-доллс.

–Посмотри, Валечка, какой восхитительный салют!

–Да, Леонид Ильич! Вы-ы‐ыпьем еще раз.

–Давай.

Президент с удовольствием смотрел на рвущиеся из «Кольца» фонтаны огня. Он не обратил внимания, как Валя, поднеся коньяк к прелестному личику, конвульсивно дернулась. Она выронила бокал из рук, испуганно вскрикнула:

–Ле!..– и упала на пол.

Волгин изумленно посмотрел на беби-доллс, не понимая, что произошло, промолвил:

–Валечка! Нельзя же столько пить.

21.50 Дня равноденствия 2222.

Креатура, Москва, ресторан «Луи Баттоно» в Кремле

В Креатуре в Москве, в кремлевском ресторане «Луи Баттоно», сидели Зевс и Моника. Зевс был в белоснежной, расшитой орнаментом тунике с золотой надписью «Ничто не слишком», с чуть более свежим, чем обычно, лицом. Он чувствовал себя отменно, словно заряженная батарейка.

Моника, с ослепительной улыбкой, в черном длинном платье с открытым декольте, в жемчужном ожерелье и таких же браслетах, сидела рядом с ним, одной рукой держась за ладонь Зевса, а другой подняв бокал с шампанским.

–Выпьем за любовь!– пропела Моника.

–Хотя бы за ее понимание,– провозгласил Зевс.

Они легонько чокнулись бокалами. Раздался мелодичный звон стекла. Влюбленные пригубили шампанское.

–Спасибо тебе за Беллуччи, честно,– сказала Моника, крепко сжав его руку.

Над Кремлем заискрили молнии, неожиданно погас свет. Так, словно выключили электричество. Пространство Креатуры свернулось в точку и исчезло. Планета погрузилась во мрак.

22.00 Дня равноденствия 2222.

Красная Лавра – Вилла Эстома Богли

Дворецкий обслуживал вернувшихся из путешествия Эстома и Медею. Пара сидела за накрытым столом при свечах. Свет в поселке отключился.

–…Где же обещанное обручальное кольцо?– Медея была удивительно хороша, доброе открытое лицо, свежая рубашка, наброшенная на тело. Эстом оделся сообразно своей решимости сделать возлюбленной предложение.

–Одну секундочку, любовь моя.– Чиновник вышел из-за стола, спустившись вниз. В укромном месте он прятал сейф с драгоценностями, среди которых было и красивое обручальное кольцо, которое Эстом собирался подарить одной из своих пассий, но вовремя одумался. «Ну вот и пригодилось»,– довольно думал он о своей смекалке.

Выйдя в темный двор с фонариком, вице-премьер с удивлением увидел, что центральные ворота виллы открыты. Из бассейна пили воду шесть вороных лошадей.

–Мастер Богли?

Некто невидимый, подойдя сзади, заломил руки Эстома за спину, грубо просунул их в металлические обручи, защелкнув замки.

Ошарашенный происходящим Богли молчал. Из темноты появились во всем черном сикхи. Таких воинов чиновник видел в поездках по Индии. Одетые в свободные балахоны с мечами, в чалмах украшенных жемчугами, они обменивались короткими командами на незнакомом языке.

Эстом в отчаянии обернулся, взглянул в слабо освещенные свечами окна столовой. Медея вышла на веранду, равнодушно наблюдая за сценой. Затем она ушла внутрь. Богли в кандалах посадили в карету.

–Да хранит Господь Землю Русскую,– услышал он голос стража.

–Аминь,– то был голос Медеи, или ему показалось.

22.10 Дня равноденствия 2222.

Где-то в Креатуре – остатки разрушенного Вавилона

Гильгамеш полулежал перед кувшином винных кодов, опершись спиной на стену зиккурата, частично разрушенного электрическим вихрем в Креатуре. Неутихающий сильный ветер стегал тело песком. У правой ноги образовалась воронка. Конус расширялся, открывая под собой пространство, куда бог посмотрел с интересом, но без удивления.

Там, с высоты персикового дерева, на которое он залезал в детстве, Гильгамеш увидел царский сад в Уруке, городе своей юности. Во двор вышел отец – молодой, веселый царь Лугабальда с красавицей женой.

–Эй, Герой!– крикнул он.

–Да, отец.

–Видишь, Нинсун,– обратился он к жене.– Как красив наш сын. Не хочешь вернуться к нам?

Нинсун улыбнулась, а баал ответил отцу:

–Люди не отпускают меня.

–Когда-нибудь отпустят. Лови!– Царь подбросил ему сверкающий предмет: – Отнеси роман в хранилище.