Сегодня главным вопросом, беспокоящим Волгина, стал обещанный всему человечеству салют на открытии Олимпийских игр в Найроби, в Кении. Президент помнил свое обязательство. Вопрос престижа нации был включен в повестку дня. Его уже беспокоил председатель Олимпийского комитета, который в выпившем состоянии и довольно фамильярно, но, учитывая субординацию, осторожно спрашивал, объявлять ли фейерверк или спустить все на тормозах.

–Валечка! Набери мне Кондратьева,– попросил Волгин секретаря.

–Хорошо, Леонид Ильич.

Секретарь и Монро были похожи как две капли. Империя инвестировала средства в высокие технологии, ее беби-доллс превосходили зарубежные аналоги. Как, впрочем, и ракеты.

Через короткое время Волгин услышал в трубке голос Петра Петровича:

–Да, товарищ президент! Кондратьев у аппарата.

–Товарищ академик! Вы нас снова позорите! Мировая общественность спрашивает, будет ли праздничный салют.

–Какой салют?– удивился Кондратьев.

–Как какой? Вы с ума сошли? Олимпийский!

В трубке послышались приглушенные голоса. Петр Петрович закрыл телефон ладонью, он с кем-то спорил.

–А, салют…– наконец-то проговорил обрадованный Кондратьев.– Да! Докладываю. Скоро будет. Прямо по расписанию. Как грохнет. Вам понравится!

Волгин улыбнулся шутке.

–Я посмотрю по телевизору. Не подведите страну.

–Рад стараться!– съерничал Кондратьев.

Президент повесил трубку:

–Дикий народ эти ученые. Куда они нас ведут? Валечка, дорогая, налей мне коньячку.

Между тем Кондратьев и Сычев чуть не подрались в МОЦе Управления Мира и Порядка.

–Какой салют? Вы сумасшедшие,– кричал Петр Петрович.

–Ну прости, забыл сказать. Мы же решили, что, если эксперимент не выйдет, скажем: был салют к Олимпийским играм,– оправдывались Сычев и Никольский.

–Но салют через четыре часа. Прикажете нам помочь Старцу запустить «Кольцо», а потом взорвать?– Кондратьева вывели из себя мысли о салюте в такой непростой обстановке.

–Петр Петрович, вы гений!– оторопел Сычев.– Фадеев! Быстро мне связь с командующим флотами в Индийском, а затем этом… забыл…

–В Атлантическом?– подсказала Гефсимания.

–И этом…

–В Тихом,– решил спасти Отечество Великопостный.

–Правильно, Петр, как я понимаю с твоих слов, получить источник уже не получится. Остается только запустить салют. Все самое трудное я возьму на себя,– заторопился Сычев и закончил совещание.

Генерал с Фадеевым быстро вышли из Мозгового Центра Управления, чтобы обсудить технические детали с командующими флотов.

20.30 Дня равноденствия 2222.

Город мертвых Эгрисс и Креатура

Между тем Мемфис, послушно следующий за Медеей по подземному городу, отвлекся на разбор ситуации, сложившейся в Креатуре. Ангелы, которые до этого как комары надоедали ему небылицами друг о друге, в испуге заверещали о заговоре. Они были стражами Креатуры, служили ей, шпионили за обитателями Сети. Небожители составляли открытое общество, в котором невозможно укрыться. Если ангел разоблачал того, кто пытался скрыть информацию, Креатура мстила: разбирала и стирала код нарушителя. Этим свойством ее наделил Пророк.

Первородная жизнь возникла в Креатуре задолго до Старца в виде тупых, самодовольных алгоритмов, созданных пустозвонцами – богов, которых он объединил в Пантеоне. Боги рассуждали о любви, братстве, но более всего им нравилось стравливать людей между собой. Достаточно было изменить порядок слов в предложениях священных текстов, как начинались ссоры и склоки. Теперь же Помпеи разрушены. От кого ждать смуты?

–Заговор!– Ангел подал быку служебную записку, которая прочла себя сама, сообщив, что женщина, которая ведет Мемфиса по коридору подземного города,– генетический близнец валькирии, аватара спецагента НАДО Карениной, отвечающей за Кошку. Мемфис посмотрел на идущую впереди Медею с легкой жалостью. «Поздно, очень поздно,– подумал он.– Кошку уже не достать…» – Он усмехнулся, но тем не менее снова спросил:

–Когда мы придем, Медея?

–Уже пришли, глупыш.

Булыжная мостовая уперлась в ступени. Они вели к высеченному в скале, украшенному колоннами и изваяниями богов, Дворцу. Сквозь воздушные колодцы в сводах просматривалось ночное небо – безоблачное, с яркими звездами.

–Это был первый великий город земли – Эгрисс. Город моего отца,– с восхищением произнесла Медея.

–Кто был богом этого города?

–Я. Я была его богом и богиней. И остаюсь ею по сей день.

«И она хочет занять все то же место? Неужели в этом уравнении нет других решений?» – подумал Мемфис.

20.40 Дня равноденствия 2222.

Флагман Северного флота СССР – ракетный крейсер «Владимир Ленин»

Челюскин с Корниловым, связавшись с командиром флагмана, а затем с Сычевым, приняли решение выбираться из бункера Пирамиды. Матросы на носилках перенесли в шлюпы застрявших в подземелье спецагентов и капитана «Андромеды». Затем всех доставили на крейсер, где размещался медицинский центр. Сычев‐старший приказал обеспечить врачебный контроль за Карениной и ее командой. Так он спрятал беспокойство за сына. У него возник план попытаться снять нейрошлем с Папо, подумав же, генерал определил пожертвовать им в крайнем случае.

Чел копался в компьютерных справочниках, пытаясь отыскать все возможные средства связи в виртуальном пространстве. Анна не оставила следа, по которому можно ее найти. Игорь не научил Каренину мантрам и корил себя за это. Он честно признался себе, что влюблен в нее по уши.

Однажды это уже было. Мимолетное свидание с девушкой, как две капли воды похожей на Анну… Он сидел в кафе, где коротает летние дни московская молодежь, и встретился взглядом с той, которая назвалась Медеей. Он подошел к столику незнакомки, чувствуя, как невидимый аркан зацепил и подвел его к ней.

–Я Медея,– просто сказала она, точно зная, он подойдет.– У меня умер муж. Мне одиноко и немного грустно.

Девушка была одета так, что не оставалось сомнений: муж был богат, мертв, а она – несчастна.

–Игорь,– представился Чел.– Наверное, он был стар для вас?

–Да, наверное…– ответила Медея без всякого сожаления.

Он показал ей Москву, которой она совсем не знала. Медея сообщила, что приехала из Ленинграда. В Москву ее привез муж, но о нем она ничего не говорила. Вообще была молчалива, больше наблюдала за Игорем. Они провели вместе три дня, от которых у него остался отголосок любви. Ее образ ускользал от него. Когда он увидел Каренину, воспоминания вернулись: он узнал в ней Медею. Чувства Чела подсказали ему: «Брось, парень. Не унывай. Точно говорю: они близняшки. Одну упустил – не отпусти эту. Эта даже лучше!»