XII в., как увидим, много содействовал интересам церкви; он уравновешивал притязания абсолютизма над епископским началом; он не дал возможности перевеса светской власти; он был опорой равновесия в папско-императорской борьбе. Так важен был этот экономический элемент, особенно существенный для понимания истории отношений папства к империи.

Политика папы Григория I. И в Риме рано поняли важность земельной собственности; уже первые папы стремились к ней. Они завели себе патримонии в разных местах Италии, особенно в Кампании и Сицилии. Патримонии соединялись в несколько округов, из которых каждый состоял под управлением особого ректора[87] и под ним дефензоров с полномочной властью. Они считались викариями, наместниками папы. Грузы хлеба отправлялись оттуда в Рим; колоны, этот полукрепостной народ, были довольны своим положением; на них непосредственно отражалось благотворное влияние пап; с отеческой заботливостью относился к ним Григорий I, как доказывают его письма[88]. Папство, как вообще христианство в первое время своей истории, было на стороне слабого против сильного. Строго следил Григорий за поступками правителей; он связывал их административные обязанности с религиозными; смело, в глаза бичевал он всякое уклонение от правды. С Григорием I не связано понятие о той хитрой политике, в которой уличают позднейших носителей тиары, легко осуществивших самые смелые его мечтания. Он следил за губернаторами греческими не только в пределах Италии; его власть ощущалась на островах и даже в Африке. Иногда он, минуя экзархат, доводил известия о злоупотреблениях правителей прямо до сведения византийского двора, как, например, в письме императрице Констанции[89]; он в глаза уличает проконсула Италии в лихоимстве и угнетении, сопровождая это уроками на будущее[90]. И общество, и он сам хорошо понимали, что в период политического и гражданского беспорядка духовному липу приходится отправлять и светские обязанности. «Знайте, — пишет Григорий, — мы живем в такое время, когда здание власти (in regibus агсе) должно быть такустроено, чтобы заботиться не только о спасении душ, но и о внешней пользе подданных, а также об их безопасности»[91]. Он переписывается с одичавшими от разнузданности франкскими королями. Восхваляя ревность какого-нибудь Хильдеберта в вере[92], Григорий, в знак особенной приязни, посылает ему для ношения на шее как святыню, ключи, которые он сам называет Петровыми и в которых, по его словам, вложена частица от уз Св. Петра. Множество писем к Брунгильде, к королям франкским; Теодориху, Теодеберту, Хлотарю I, к вельможам и епископам Галлии, к королям и князьям лангобардским, к Теоделинде, благодаря которой, наконец, ему удалось распространить католицизм на завоевателей Италии, к кунингам весготским, к королям англосаксонским, к которым, как к небожителям по имени, посылает Августина заменить восточные обряды западными, — все эти плоды его деятельности были началом предстоявшей гегемонии Рима.

Таким образом, едва только зародился порядок в Италии, как уже возникла мысль о подчинении ее авторитету всей Западной Европы, и эта мысль упорно и быстро воплощалась в действительность.

Усилия Григория I были далеко не бесплодны. Епископы Галлии начинали свыкаться с этим подчинением верховному надзору Рима; если Германия не входила в планы папы, то ее увлекли туда первые проповедники, вышедшие из только что покоренной Англии. При всем таком успехе Григорий I был слишком скромен и слишком хорошо знал свое время, чтобы увлекаться гигантскими думами Гильдебранда или Иннокентия III. Его тон в обращении даже к подчиненным епископам полупочтителен; эпитет universalis он прямо называет vocabulum stultum. Не одно горделивое самоунижение было в его титуле — serous servorum Dei, которым он наименовал себя в отличие от патриарха константинопольского, принявшего имя Вселенского. При объяснении его характера надо помнить прежде всего, что он был аскет по убеждениям; как аскет, он ненавидел литературу небогословскую; как аскет, он жег памятники язычества.

Всевластие папское, как всякое историческое явление, складывалось долгим путем: случайности тут не было; ряд испытаний и успехов шел на протяжении веков; особенности ума, искусства и способностей деятелей только распоряжались временем явлений. Образ действия Григория I умерен, а в течение нескольких десятков лет после него на глазах пап далеко не гениальных римская патриархия возвышается, когда другие падают, когда константинопольская исчезает в блеске византийского двора, когда Антиохия, Александрия и Иерусалим оказались под властью мусульман, тогда один епископ Рима высится своим могуществом над всеми духовными властями.

Успехи ислама. Папство, направленное после деятельности Григория I на верный путь, могло расти само по себе, но оно подвергалось существенной опасности. В продолжение следующих ста лет ислам совершил необычайные завоевания, грозя не только Риму, но и христианству вообще. Уже было замечено, что своими успехами ислам был обязан прежде всего фанатичен ской идее,4им двигавшей, опиравшейся на фатализм, и затем. — раздорам, обуревавшим христианство. В начале VIII в. само существование христианства было в опасности. То, что в исламизме было много внутренней силы, неудержимо покорявшей сердца, ясно из того, что христианство за восемьсот лет не создало половины того, что удалось мусульманству за пятьдесят. В VIII в., в центре Европы, в Германии язычество было в полной силе, так что для проповеди требовались десятки миссионеров; зато везде, где прошел меч арабов — от Алтая и Китайской стены до Атлантического океана и от Каспийского моря до конца Индостана и Индийского океана, — везде в этих неизмеримых пределах не было идолопоклонства. К христианам и евреям мусульмане относились полупрезрительно, но идолы уничтожались огнем и мечом. Проповедь ислама должна была остановиться там, где сама природа ставила преграды его распространению. Когда мусульманское воинство дошло до Атлантического океана, то ему некуда было идти вперед. Тогда вождь на коне въехал в море и, глядя на далекие Канарские острова, воскликнул: «Великий Аллах! Если бы не был я остановлен этим океаном, я пошел бы дальше, в неизвестные царства Запада, проповедуя единство Твоего святого имени и поражая мечом непокорные народы, которые поклоняются другим богам, кроме Тебя».

Впрочем, выход нашелся.

Мы говорили уже, как Муса, наместник Африки, разрешил Тарику вторгнуться в Андалузию, эту Гесперию древних, куда призывали мусульман междоусобицы христиан. После победы своего полководца он сам явился туда. Покорение Пиренейского полуострова было довершено, и остаток готской армии был изгнан в Галлию. При Карле Мартелле мусульмане дошли до Луары. Христианские церкви уничтожались, монастыри пылали. Муса имел намерение идти через Южную Галлию на Италию и проповедовать единство Аллаха и посланника его Мухаммеда в папском дворце. Отсюда он хотел через Иллирию идти на Константинополь и, положив конец Римской империи и христианству вообще, перейти в Азию, чтобы повергнуть свой победоносный меч к ногам халифа в Дамаске. Если этого не случилось, если Рим и папство уцелели, то причиной