настолько, чтобы не следовать влечениям личной дружбы. Покорив Ломбардию, он не думал присоединять ее к владениям римского престола; напротив, он всегда искал случая уменьшить эти владения. Его миссы (наместники)овладевали папскими городами, например в Сабинском крае, в Беневенто, в Тоскане.

Удовлетворяя молениям своего друга, Карл сделал видимые уступки; он закрепил снова за Римом отнятые города, но оставил за собой административный и судебный распорядок. Как же, спрашивал в недоумении первосвященник, как мы будем управлять этими городами, когда жители без нашего разрешения могу+делать, что им угодно. Дошло дело до того, что папа стал просить уже об одном: не уменьшать старых владений Св. Петра (ut nullam novitatem imponere). Но папы, понимая дело, терпели пока все. Тотчас же после смерти Карла характер событий видоизменился; наследник могучего императора — покорный раб церкви. Затем начинаются междоусобицы — и вот Григорий IV в 838 г. смело и громко провозглашает независимость духовной власти от светской. Друзья освободились от всякого надзора; им сопутствует успех, а от успеха растет их авторитет. Около этого времени папство подвергается внешней, мимолетной опасности. В 846 г. мусульманские пираты входят в устье Тибра и появляются под стенами Рима. Они не пытаются взять город, но свирепствуют на Ватиканском холме. Из церкви Св. Петра они берут серебряный алтарь и отсылают его в Африку.

Это были последние усилия фанатических последователей ислама в Западной Европе.

Самые важные факты развития папской власти совершились за два столетия, IX и X. Авторитет папства, упроченный политикой Григория I, папами Захарием и Адрианом, усиливался уже сам собой. К этому авторитету уже начинают привыкать.

Лжеисидоровские декреталии. Николай I (858–867), не разбиравший средств, пускает в ход лжеисидоровские декреталии. Теперь подделываются постановления соборов и выдумывается небывалая переписка; всему миру доказывается, что папа — единственный наместник Христа на земле, общий владыка всех церквей, что только он имеет право назначать и отрешать епископов, что лишь ему подсудны все духовные чины, что лишь он может созывать соборы, самая власть которых исходит-де от него же. В стройных и резких формулах созидается каноническое право западной церкви, о развитии которого нам придется еще говорить несколько раз; возникает положение о неподсудности духовных мирянам.

При Иоанне VIII (872–882) Рим смело вмешивается в политические события; обещанием короны Карлу Лысому у светской власти, которую так высоко поставил Карл Великий, вырывается торжественное заявление, что императорская корона переходит не по праву наследства, а по воле святейшего отца-папы. Эта столь важная для Рима грамота подписана днем Рождества 875 г., а через два года совершилась и коронация. Слабейшему и малоспособнейшему из государей суждено было так прихотливо сделаться виновником двух важнейших событий христианской истории; можно сказать даже, что он невольно направил средние века известным образом. В Кьерси, 12 июня 877 г., он узаконивает феодализм своим капитулярием, а после коронования в Реймсе признает за епископом римским именование papa universalis, подчиняя этим ему все другие церкви и номинально даже восточные патриархии. И оба эти столь важнейшие постановления делаются в сущности лишь ради достижения вожделенной короны Италии. Но решительное заявление о первенстве вызвало и решительный раскол между церквами Востока и Запада. Они разделились, и дальнейшие попытки примирения были напрасны. Теперь судьба римской курии складывается своеобразно. Идея церковной гегемонии, высказанная во всеуслышание, укореняется в истории. Но она должна была выдержать тяжелые испытания. Со второй половины IX в., а особенно в следующем, X столетии, поступательное движение папской идеи несколько ослабло. Причины этого коренились в изменении характера политической жизни Западной Европы.

Карл II Лысый, согласившись подписать капитулярий в Кьерси, в сущности подписал смертный приговор империи, узаконив расчленение и произвол. Его преемники были еще слабее. Династию Каролингов преследует какое-то таинственное вырождение. Она умирает без борьбы под напором феодалов.

Элегия Флора. Образованные современники хорошо понимали это и сожалели о падении империи. В VII томе собрания французских хроник находится весьма интересная в этом отношении латинская элегия, написанная лионским диаконом Флором под впечатлением грустных событий, разворачивавшихся перед его глазами. Это очень важный литературный памятник для историка. Вот что читаем между прочим в этих строфах: «Под чудной диадемой процветала прекрасная империя. Был один государь и один народ; все города имели судей и законы; ревность пастырей поддерживалась частыми соборами; молодые люди постоянно читали священные книги; ум детей постоянно упражнялся на изучений литературы; любовь и страх везде поддерживали доброе согласие, и потому нация франков блистала в глазах целого мира. Иностранные государства, греки, варвары, серат Лациума отправляли посольства к франкам; поколения Ромула, сам Рим, метрополия государства подчинялись франкам. Счастлива была империя, если бы только она понимала свое счастье, имея в Риме опору, а в Апостоле своего основателя. А ныне разрушилось это великое государство, потеряло со своим блеском самое наименование империи и свою прочность; то, что недавно еще было прочно соединено, разделилось на три части; нет никого, в ком бы можно было видеть императора; вместо короля владеют империей князья, а вместо королевства [мы видим его] обломки. Общего блага не существует; каждый заботится о своих интересах; думают обо всем, один Бог забыт. Пастыри Господни, привыкшие собираться вместе, не могут иметь церковных соборов среди такого хаоса. Нет более народных собраний, нет законов. Напрасно ждать чужеземных посольств там, где нет двора. Что станется с соседними народами по Дунаю, Рейну, Роне, Луаре и По? Все, прежде соединенные узами согласия, теперь, когда союз разрушен, будут терзаемы мрачными раздорами. Чем гнев Божий разрешит все эти бедствия? Нет такого, который размышлял бы без ужаса о настоящем; многие даже радуются распаду империи, называя миром порядок вещей, который ничем не напоминает ни одного блага мира»[95].

Из этого памятника видно, что масса не разделяла печали автора, ибо все свершилось так, как желало того громадное большинство. Большинство же, разделенное между собою языком и даже происхождением, стремилось к разложению по национальностям. Это распадение империи всего сильнее обнаружилось после смерти Карла II Лысого, уподобляясь движению по наклонной плоскости.

Император Людовик III (877–879). Прямым наследником императорской короны после смерти Карла II Лысого был его сын, Людовик III Косноязычный, прозванный современниками совершенно справедливо лентяем[96]. Он был в душе феодалом, хотя в то же время на его стороне был папа Иоанн VIII. Когда некоторые вассалы не хотели признать Людовика III императором, то папа Иоанн VIII на соборе в Труа проклял недовольных.

Игнорируя детей Людовика III после его смерти, Людовика (880) и Карломана (882), которые в памятниках считались одновременно государями Галлии и жили в тесной дружбе, национальная галльская партия вместе с прелатами на юге выдвигает на сцену истории герцога Бозона, зятя Людовика