Шрифт:
Закладка:
Мимо проплывают фасады домов Амстердама. Город просыпается, горничные и слуги направляются на ранний рынок, владельцы магазинов ловко убирают ставни, клерки спешат по булыжной мостовой, чтобы успеть в конторы раньше своих хозяев. Вся эта привычная Тее суета остается позади. Проходит час, затем другой. Полей становится все больше, а жилых домов все меньше. Старик переспрашивает, уверена ли она в цели своего путешествия, и Тея говорит, что уверена. Потому что, если сказать «нет», ей придется вернуться, а она не может сейчас этого сделать.
Солнце пробивается сквозь ее чепец, лошадь разгоняет хвостом мух. Стук колес телеги завораживает, и Амстердам кажется не более чем сном. Тею тошнит от страха, потому что она уезжает все дальше и дальше от всего знакомого и, возможно, медленно катится в никуда. Но даже пусть так, Тея не осмеливается оглянуться. Как будто если бросишь назад один взгляд, дорога тут же исчезнет. В любой момент земля по обе стороны от нее может провалиться в небытие, прихватив повозку и лошадь, – и тогда Тея поймет, что осталась без помощи, незаметная никому, без будущего и прошлого.
Тея думает о том моменте, когда Корнелия поймет, что она исчезла, и слезы наворачиваются на глаза, грозя пролиться, но она не может плакать в этой повозке. Она должна держать все в себе, иначе слезы никогда не остановятся.
Судя по положению солнца, свадьба вот-вот начнется. Тея представляет Якоба, стоящего в Старой церкви, его семью, пастора, может быть, даже Ребекку: все они ждут появления невесты. Тея смотрит в затылок извозчика, на пряди его седых волос, на две родинки над воротником. Вместо торжества у нее вот такая картина перед глазами – и только сейчас до Теи начинает доходить, как чудовищно она поступила. К тому же у нее нет никакого плана. Девушка гадает, пойдет ли тетя Нелла в церковь, чтобы сообщить об исчезновении племянницы.
Конечно пойдет. Только у тети Неллы и есть силы.
Повозка катится дальше. В глубине кармана Тея нащупывает куклу Вальтера и ананас – атрибуты ее жизни, которые до сих пор сбивают с толку. Она отдала Ребекке две записки Гриеты Рибек, а теперь избавила родной дом и от этих двух талисманов. Странный способ вести домашнее хозяйство, к тому же Тее ненавистна мысль, что Вальтер все еще с ней. Она не может оставить куклу, чтобы ее обнаружили, но не может и найти в себе силы, чтобы ее уничтожить. Что касается ананаса, то теперь он кажется ей самой красивой миниатюрой из трех. Убедившись, что возница внимательно следит за дорогой, Тея достает из кармана крошечный фрукт и перекатывает его между указательным и большим пальцами. К ее изумлению, оказывается, что плод стал немного больше.
«Быть того не может», – думает Тея, потирая глаза. Наверняка все это из-за солнечного света. В ясный полдень, а не при свете свечи ранним утром, размеры ананаса видны отчетливее. Невозможно представить, что миниатюрный фрукт вдруг вырос. Скорее всего, из-за того, что Тея трогала его, материал разбух. Но своей красочности ананас не утратил. Даже наоборот, стал более сочным и ярким. Его привлекательность напоминает Тее об увлечении Каспара Витсена ананасовым джемом и то, как он превращал свои знания в настойки. Скорее всего, тете Нелле эти настойки снова понадобятся.
«Когда она поймет, что я уехала, – думает Тея, – она захочет погрузить весь город в сон на сотню лет». Девушка вздыхает, пряча маленький ананас обратно в темный карман. Колокола Старой церкви, должно быть, уже отзвонили. К этому моменту Тея была бы уже женой. Тетя Нелла, наверное, в ярости.
Они углубляются в сельскую местность. Дома исчезают, лошадь бежит рысью мимо кустов черной смородины, за которыми открываются новые и новые поля. Солнце окрашивает их в изумрудные, горчичные, топазовые, золотые тона. У Теи такое чувство, будто она движется вдоль одной из безупречных декораций Вальтера, по его буколическим сюжетам, которые театр всегда использовал для комедийных постановок.
– Вы уверены, что вам сюда? – спрашивает старик-возница через плечо.
Тея неуверенно оглядывается по сторонам.
– Да, – отвечает она. Как быть уверенной, если она ни разу здесь не была?
Старик натягивает поводья и осматривается. Вокруг слышно только жужжание насекомых на обочине, а сверху – пение множества птиц. Здесь нет городских чаек, только какофония птичьих голосов, которых Тея не знает. Вокруг никаких признаков человеческой жизни. Только бесконечное небо, бескрайняя земля, величественные облака и легкий ветерок, который играет с завязками чепца Теи.
– Я городской человек, – говорит возница. – Мне не нравится эта тишина.
«Здесь нет тишины, – хочет сказать Тея. – Разве ты не слышишь птиц?»
– Говорят, пираты забираются так далеко в глубь материка, чтобы спрятать свои сокровища, – продолжает старик, крутя головой, словно ждет, что кто‐то выскочит из-за изгороди и приставит ему нож к горлу.
Странно, но страх старого возницы успокаивает Тею. Она представляет себе просоленных седых мужчин, похожих на ее дядю, которые выходят из воды, чтобы прятать жемчуг и золотые слитки под живыми изгородями. Она думает, что эта земля прекрасна.
– Я дальше не поеду, – вторгается в ее мысли голос старика. – Я поворачиваю назад. До места еще с милю, но вам придется идти пешком.
– Почему? Вы сказали…
– За гульден только досюда. – Старик пристально смотрит на девушку. – Если только у вас еще есть?
Тея медлит, мысленно подсчитывая, сколько денег в ее сумке. Она могла бы заплатить ему больше, но понятия не имеет, как надолго придется растягивать оставшееся.
– Хорошо, я выйду здесь.
Но возница, похоже, всерьез задумывается.
– У вас тут родственники?
Тея выпрыгивает из повозки и тащит за собой сумку.
– В некотором роде.
Старик прищуривается.
– И что это значит? – Вдруг на его лице проступает понимание. – Ты убегаешь. За тобой гонятся дозорные?
– Дозорные?
– Если ты думаешь, что ты первая девушка, пытающаяся убежать на моей повозке…
– Моя семья живет неподалеку, – говорит Тея дрожащим голосом, упоминание дозорных тревожит ее больше, чем пираты.
– Они всегда жалеют
