Шрифт:
Закладка:
Шаги громыхали уже недалеко. Щенсный двинулся было вперед, но вдруг услышал над собой, со второго этажа сдавленный голос:
— Дверь справа… дверь справа! Отперта!
Он кинулся к ступенькам, откуда-то знакомым, стоптанным, толкнул дверь, действительно оказавшуюся незапертой. Осторожно закрыл ее за собой и остановился в сенях, ничего не видя.
— Поднимайтесь наверх, — раздался тот же шепот, — лестница перед вами.
Щенсный нащупал перила и стал подниматься, прислушиваясь, — полицейский был совсем рядом. Чьи-то дрожащие руки вцепились в его плечо. Он вздохнул с облегчением: полицейский промчался мимо и побежал дальше по Стодольной, в сторону «Целлюлозы».
— Аккуратный, это же безумие! Что вы наделали, Аккуратный?!
Щенсный понял: Боженцкая. Он у Магды.
Она втолкнула его в комнату. Здесь было немного светлее.
— Простите, но это я… Сташека нету.
Его поразил собственный голос — чужой, какой-то деревянный и чуть хриплый.
— Ах, это вы, — смутилась Магда и, помолчав, спросила, уже спокойно, будто из вежливости. — А что со Сташеком?
— Должно быть, он вернулся на вечер.
— Снова на вечер? А у меня там разболелась голова. Пришла домой, но как-то не могла уснуть. Открыла окно и села. И вдруг слышу — выстрел! Испугалась. Пресвятая дева, думаю, не иначе несчастье случилось, ведь они поссорились! Гляжу в окно — бежит кто-то. И впереди свистят, и сзади свистят. Ой, думаю, это, наверное, Сташек, сейчас его сцапают!
— И вы решили Сташека спасти?
— А что, мне надо было стоять и смотреть, как его фараон заберет?
Темноту низкой, тесной комнаты рассеивал бледный отблеск уличного фонаря. Щенсный различил три кровати, пузатый призрак шкафа, стол. Он положил на стол узелок с землей. Голова шла кругом. Сташек — Боженцкая — случайное спасение, а может, не случайное, может, Сташек велел ей быть начеку — в таком случае она член партии.
— А рядом никого нет?
— Нет. Старуха уехала — Ядина мама, значит. В деревню уехала, к брату.
— Тогда мы можем говорить свободно… Откуда вы знаете кличку?
— Что, что?
— Откуда, говорю, вы знаете, что Сташека зовут Аккуратный?
— Ведь Болек так его назвал, когда вы его выбросили. И раньше иногда говорил: «Эй, ты, Аккуратный». В шутку, разумеется.
— А вообще-то вы давно знакомы со Сташеком?
— Да с месяц, наверное. Он пришел однажды с Болеком и потом зачастил.
— Просто так.
— Да.
И с легким смущением добавила:
— Он за мной немного ухаживает. И Болек тоже. Что ж, в кино или на танцы, пожалуйста, но, в сущности, мне не нравится ни тот ни другой.
— Что поделаешь, — рассеянно буркнул Щенсный. Он был разочарован: нет, Боженцкая не член партии, при таких обстоятельствах член партии не стал бы играть с ним в кошки-мышки. — Ничего не поделаешь, бывает и так.
Он подошел к окну. Из открытой рамы на него повеяло ночкой прохладой и покоем сонного города. Где-то пропел петух. Щенсный усмехнулся, вспомнив нелепое гаданье.
— По правде сказать, — доверительно сообщила Боженцкая, — когда парень начинает за мной бегать, он все теряет в моих глазах. Такой уж у меня характер.
«Не знаю, как насчет характера, а голова у тебя дурная», — подумал Щенсный. Нестерпимо хотелось курить. В горле пересохло — хоть бы разок затянуться! Он тщетно шарил по карманам — нашлись только сигареты.
— У вас нет спичек? Сейчас я принесу из кухни.
Он с наслаждением закурил.
— Спасибо вам большое. За огонек, разумеется, потому что за гостеприимство, за ваше доброе сердце я постараюсь отблагодарить при случае… Если вам когда-нибудь понадобится помощь — вспомните обо мне. Сейчас я докурю и уйду, только сначала хочу рассказать, как получилось с Гомбинским.
— Скажите мне правду, — шепотом попросила Боженцкая. — Вы его убили? Он погиб?
— Погиб. Но убивать мы его не убивали. Просто несчастный случай… Мы его догнали и давай ругать за то, что он выпивал со шпиками, дрался на их стороне, на вас повис словно куль какой-то — вообще за все его поведение, ну и за этот пистолет, из которого он целился в Сташека. «Получай свой пугач, — сказал Сташек, — и дружбе конец. Мы знаться с тобой не хотим, и никто теперь не захочет, потому что ты разбойник или даже хуже!» На это Болек: «Ну раз так, то я вам покажу, какой я разбойник!» Мы подумали — пугает, что будет мстить. Но только мы отошли, вдруг как грохнет! Подбежали к нему, а он лежит и пистолет валяется. Застрелился. Сам себя порешил от стыда или обиды, а может, у него были другие причины — не знаю. Пришлось удирать, чтобы нас не заподозрили. Сташек помчался по Луговой, ну а я свернул сюда и, наверное, попался б, кабы не вы. Хотя, кто знает, если вы кому-нибудь расскажете, что я убегал, был здесь, то неизвестно, что со мной будет.
— Я не такая дура, как вы думаете, — заметила Боженцкая; что-то в ее голосе поразило Щенсного, он насторожился, но Магда докончила, как всегда просто и естественно: — Никому не скажу ни слова, ни за что!
— В таком случае…
Он не договорил: с улицы послышались шаги, голоса. На тротуаре у двери маячили три фигуры.
— Вот-те на, они возвращаются с Баюрским. Что теперь делать?
Щенсный не знал. Они вместе с Магдой смотрели, как Баюрский держит одну из девушек за руку, о чем-то просит, уговаривает, та вырывает руку:
— Ладно, сейчас посмотрю, можно ли…
Девушки побежали по лестнице вверх. Баюрский остался на улице.
— Садитесь. — Магда дернула Щенсного за пиджак. — Садитесь на кровать. Так будет лучше для меня и для вас.
Обе девушки вбежали в комнату.
— Магда, ты спишь? — крикнула Феля.
Слышно было, как она ощупью ищет выключатель.
— Не зажигай свет, — сказала раздраженно Магда.
— Почему?
— Потому что я не одна.
Девушки замерли на пороге.
— Ну знаешь… — пробормотала Феля.
— Знаю. Тебе можно, а мне нельзя?
— Я — другое дело. Но ты… Вот бы не подумала.
— Почему? Я что, горбатая или кривая?
— Что ты, Магда, я ничего такого не говорю. Просто я удивилась, ты же нам никогда не рассказывала, что у тебя кто-то есть. Сейчас скажу Янеку, что сегодня нельзя, пусть уходит. Ты мне всегда уступала, я помню, так что и я уступлю…
Феля выбежала. Ядя подошла к крайней койке, молча взяла одеяло и подушку.
— Скажите что-нибудь, — шепнула Боженцкая. — Пусть они знают, что это вы.
