– Ив, подумай немного, – пробормотала Алиса. – Хоуп права. Она должна действовать изящно, чтобы никому не навредить и не допустить, чтобы разразился скандал. Иначе это запятнает репутацию ее и мистера Даггера. – Она глубоко вздохнула. – Ситуация не из легких.

– Я знаю, что ситуация непростая! Ситуация дерьмовая! – Две другие подруги разом зашипели на нее, но Эвелин и не думала понижать голос. – Почему мужчине позволено причинять тебе дискомфорт и заставлять чувствовать себя неловко, в то время как ты сама даже не можешь послать его куда подальше? Это несправедливо! Ты ничего ему не должна!

Две другие девушки молча кивнули. Но, к сожалению, как бы ни была права Ив, они мало что могли сделать. Общество, в котором они жили, подчинялось строгим правилам, которые приравнивали женщин к куклам, которых можно было выкинуть в один миг.

По крайней мере, на данный момент.

– В любом случае, возможно, присутствие твоего мужа помешает его планам, что даст тебе выиграть немного времени. Мистер Даггер ведь вернется в Лондон, чтобы сопроводить тебя на бал, не так ли? – спросила Алиса. – Он завтра приезжает?

– Да, по крайней мере, в этом меня заверил Эзра в своем письме.

– Маклеод? – Алиса нахмурилась. – Что значит «в письме»?

– Он сейчас вместе с Кайденом на севере, занимается всей этой историей с железной дорогой, – тихо ответила Хоуп. – Он написал мне оттуда, чтобы спросить, как у меня дела. Очень заботливо с его стороны.

– Только этого тебе еще не хватало! – вскинула руками Алиса. – Еще один поклонник, мечтающий залезть в твою постель! Да еще и партнер твоего мужа! Невероятно.

– Не в этом дело, Али. Он хороший человек, честно.

– Он легкомысленный повеса, волочащийся за каждой юбкой, а еще…

– Все это может быть правдой, но еще он верный друг. – Хоуп понизила голос, добавив: – У меня такое чувство, что на самом деле… Эзра написал мне от имени Кайдена.

– Почему? – удивилась Эвелин. – Мой кузен прекрасно умеет писать!

– Я знаю, – признала Хоуп. – Но я думаю, что все дело в том, что Кайден не хочет… иметь со мной никаких отношений. После… ну, вы уже знаете, нашей последней ночи, он вел себя очень холодно. – Она смущенно покрутила на пальце кольцо с изумрудом. – Возможно, той ночью, в постели, я сделала все не так, как должна была, или вообще все напортила…

– И речи быть не может, – оборвала ее Алиса. – Он ведь сказал, что желает тебя, не так ли? И он выполнил свой долг.

Эвелин и Хоуп одновременно покраснели.

– Да, – пробормотала она, – он выполнил.

– Может быть, это было слишком для него, – предположила Алиса. – Мужчины – существа необремененные, когда дело доходит до принятия собственных эмоций. Позволь ему переварить все это. Он одумается. Тебе нужно только набраться терпения.

– Святое английское терпение! – взорвалась Эвелин. – Если вы в ближайшее время не трахнетесь как следует, меня хватит удар!

Оба подруги возмущенно повернулись к ней.

– Ив!!!

– Что? Я слышала, что лакеи так это называют. – Внезапно она поняла, что сказала что-то неуместное, и стыдливо сжалась на месте. – Это плохое слово? Что значит «трахнуть»?

– Чтобы ты больше не смела когда-либо употреблять это слово, Эвелин Женевьева Буланже!

– Али, не разговаривай со мной как моя мать!

– Я передам ей то, что ты только что сказала, юная леди!

Хоуп, сидя на кровати, прятала улыбку, заканчивая надевать чулки. Затем она надела пару кожаных сапог и встала, чтобы осмотреть себя в зеркале. На ней было простое белое платье с высоким воротником, к которому она добавила брошь в виде птицы из зеленого авантюрина.

– Как я выгляжу? – спросила она.

– Красиво, – быстро ответила Алиса. – Главное, чтобы наряд был удобным для тебя. Тебе предстоит много часов находиться на ногах, рисуя портрет невыносимого подростка.

Хоуп кивнула. Она нервничала. Впервые в жизни у нее заказали картину. На вечеринке у Мейкписов она упомянула некоторым гостям, что ее настоящее хобби – живопись. И в отличие от других дам, которые предпочитали воспроизводить пейзажи или натюрморты, она сосредоточилась на человеческих фигурах. Через два дня она получила письмо от леди Рейд с просьбой нарисовать ее младшую дочь. Не веря своим глазам, она тут же согласилась.

– Мы еще обсудим это завтра, – сказала Эвелин, ее черты лица все еще были жесткими от гнева. – Это так не останется. Если ты не позволишь мне рассказать все Каю, мне придется взять дело в свои руки!

– Ив, не вмешивайся, – потребовала Хоуп. – Я знаю, что у тебя благие намерения, но твой способ вершить дела может все только усугубить, – добавила она, стараясь звучать мягко.

– Но…

Алиса остановила ее, положив руку ей на плечо.

– Хоуп уже пора уходить, так что не задерживай ее. Подвезем ее к леди Рид, прежде чем отправиться по домам.

Эвелин хоть и насупилась, но больше не настаивала.

Через полчаса подруги попрощались с Хоуп и продолжили свой путь. Карета остановилась перед огромным двухэтажным елизаветинским особняком в самом центре Мэйфэра. Хоуп наблюдала за ним с тротуара с большой долей восхищения. Как только она постучала в дверь, ей открыл дворецкий Ридов, который взял у нее из рук краски и холст и проводил ее внутрь.

– Мисс Рид ожидает вас в библиотеке. Это комната с наибольшим количеством света.

Бабочки в животе заставили ее дрожать от предвкушения. Она последовала за слугой в комнату в западном крыле дома. Мужчина открыл дверь и жестом пригласил ее войти, поставил художественные принадлежности на приставной столик, после чего поспешно удалился.

Она удивилась, увидев, что в комнате никого нет. Библиотека была огромной, но в ней не было и следа присутствия юной леди, которую она собиралась рисовать. Ожидая ее прихода, Хоуп подошла к окну и стала наблюдать за активной жизнью самых знатных лондонцев. Мэйфэр был сердцем старой аристократии. Она жила в двух милях от него, но ей даже нравилось находиться вдали от этих огромных салонов, в новом районе, где дворяне и нувориши сосуществовали вместе без лишней помпезности.

В отражении стекла она заметила портреты на одной из стен комнаты. Она повернулась и направилась к картинам, движимая здоровым любопытством. Так она могла бы получить представление о стиле живописи, который предпочитала семья Рид. Ее собственный стиль был менее педантичный, она больше стремилась к передаче световых и цветовых пятен, чем к безупречному отражению реальности. «Очень по-французски, – сказала ей как-то Эвелин, рассматривая ее работы. – Смело и эмоционально, прямо как ты сама».

Но стоило ей приблизиться к картинам на стене, как по телу Хоуп пробежал холодный озноб и узел в животе затянулся.

Прислоненный к стене, не повешенный среди остальных, покоился портрет девушки. Совсем юная, лет тринадцати, в скромном