которое ее ненавидело.

Я оплакиваю Адену — мое солнце во тьме, к которому я склонялась. Я до сих пор чувствую ее окровавленное тело в своих объятиях, вижу ее сломанные пальцы, связанные за спиной. Я плачу, потому что смерть недостойна ее. Но она заслуживает моей скорби, каждой сдерживаемой слезинки.

Я плачу за каждый раз, когда мне казалось, что я не должна. За каждый раз, когда мне казалось, что это делает меня слабой.

Я чувствую шепот распущенных волос, падающих мне на спину, тяжесть, свалившуюся с моих плеч.

Когда он отстраняется, я слышу стук кинжала о пол пещеры. Я поворачиваю голову, чувствуя легкость без тяжелой завесы волос, ниспадающих каскадом на спину. Свежесрезанные концы едва касаются моих плеч, щекоча кожу.

Теперь его ладонь лежит на моей руке, мягко поворачивая меня к нему лицом. Я жалко сопротивляюсь, не желая, чтобы он видел меня такой. В конце концов он притягивает мои руки к себе и достает из рюкзака нашу последнюю полную флягу. Я наблюдаю, как он зубами отрывает ткань от юбки, а затем выливает драгоценную воду на мои испачканные руки.

Он сидит в тишине, смывая кровь с моих рук. Его прикосновения мягкие, как будто я нежная, а не хрупкая. Как будто он заботится обо мне, потому что я этого заслуживаю, а не потому, что нуждаюсь в этом.

Он проводит тканью по моим ладоням, между пальцами, уделяя особое внимание ногтям. Только когда мои руки становятся безупречно чистыми, он опускает ткань и поднимает на меня взгляд.

Все, что он делает, — намеренно, с такой интимностью, какой я никогда раньше не испытывала. Просто от такой заботы у меня по щеке скатывается еще одна слеза, и я не успеваю ее остановить. Это все, что требуется для того, чтобы поток эмоций снова обрушился на меня.

Я практически захлебываюсь слезами, дыхание прерывистое. — Ш-ш-ш, — бормочет он. — С тобой все в порядке.

Он протягивает руку к моему лицу, намереваясь вытереть слезы. Я качаю головой, отстраняясь. — Нет, я не хочу, чтобы ты видел меня такой. Я не хочу, чтобы ты вытирал мои слезы.

Он медленно кивает, вникая в мои слова. — Хорошо. Тогда я не буду.

Его рука медленно находит мою, лежащую у меня на коленях. Я в замешательстве наблюдаю, как он берет ее и подносит ко рту.

Еще одна слеза вытекает из моего глаза, когда его губы касаются подушечки моего большого пальца.

Это действие такое незначительное, но в то же время такое значительное. Теперь, когда я понимаю, что за этим кроется, я сглатываю от его готовности поделиться со мной чем-то таким особенным.

Но тут он берет этот палец и проводит им по моей щеке, чтобы вытереть слезу. Затем он снова подносит его к губам и целует, а после стирает еще одну мою слезу. — Ты достаточно сильна, чтобы вытирать собственные слезы, но слишком упряма, чтобы позволить кому-то заботиться о тебе, — шепчет он.

Он продолжает целовать мой большой палец, помогая мне вытереть каждую слезинку, украшающую мое лицо. Мои глаза опухли, лицо в пятнах, но он смотрит на меня с благоговением, присущим религии.

Поцеловав мой большой палец в последний раз, он заключает меня в объятия. Я прижимаюсь спиной к его обнаженной груди, и он обнимает меня крепко, несмотря на свою рану. Его рука пробегает по моим коротким волосам, пальцы касаются шеи

— Спасибо, — шепчу я, кладя ладонь на руку, обвивающую мою талию.

Он прислоняется головой к моей. — Тебе лучше?

Я молчу, обдумывая его вопрос. — Впервые за последнее время я чувствую, что это возможно.

Глава 42

Китт

Я не был в западной башне с тех пор, как навестил маленькую девочку, которая когда-то занимала ее.

Теперь на ее месте находится женщина. Королева. Мать — возможно, отчасти даже для меня.

Быстрым шагом я прохожу по плюшевому ковру, стараясь не замечать любопытных взглядов. Слуги вежливо улыбаются, Имперцы переглядываются. Взглянув на одно из многочисленных окон, расположенных вдоль холла, я пытаюсь увидеть свое отражение.

Вместо этого мои ноги подкашиваются. В горле пересыхает. Перед глазами расплывается.

Мне еще предстоит посетить его могилу. Я не могу заставить себя взглянуть на кучу грязи, под которой он похоронен.

Маленькое кладбище простирается за окном, примыкая к укромному уголку замка. Десятилетия королей, королев и их потомков покоятся под мягкой травой. Над каждой могилой возвышаются резные камни, отмечающие, какое разлагающееся тело находится под ней.

Я делаю неглубокий вдох, который с шумом вырывается из моей груди.

Несколько пар внимательных глаз буравят меня, и я выпрямляюсь. Потому что я — их король. Не сумасшедший. И я не буду устраивать сцену.

Отрывая взгляд от свежей, вздыбленной грязи, которая теперь поглощает моего отца, я ускоряю шаг по коридору.

Голова высоко поднята. Спина прямая. Глаза ясные.

За несколько дней, прошедших с момента моего откровенного разговора с Гейл, я навестил иву и извинился перед Авой за то, что пропустил ее день рождения. Черт, я извинился не только за это. Вероятно, я выглядел как безумный король, когда бормотал корням, прорастающим под моими ногами.

Именно тогда Калум нашел меня и напомнил мне о тех трех «Б». При этой мысли я запускаю руку в карман и нащупываю прохладную коробочку. Рассеянно проводя подушечкой большого пальца по бархату, я вспоминаю о столь необходимом наставлении, которое дал мне Калум.

— Выгляди как король, даже если пока не чувствуешь этого. Ради твоего плана, ради твоего народа.

Я поворачиваю за угол и обнаруживаю, что зал так же переполнен любопытными взглядами. Моя рука крепко сжимает коробочку, находя мужество в трех буквах «Б», которые она символизирует. Выдохнув, я ровным шагом прохожу сквозь толпу слуг и Имперцев.

Голова высоко поднята. Спина прямая. Глаза ясные.

Не успеваю я задуматься, достаточно ли по-королевски выгляжу, как оказываюсь под громоздкой лестницей, ведущей в западную башню. Это крыло замка отведено под лазарет, иначе называемый изолятором.

Ступени скрипят под ногами, сопротивляясь моему весу. Подъем по многочисленным извилистым этажам быстро выматывает меня.

Черт, неужели я действительно настолько не в форме?

Полагаю, отсутствие выносливости не должно шокировать после столь долгого заточения в кабинете. Но к тому времени, как я добираюсь до потертой двери на вершине лестницы, я уже порядком запыхался.

Мой кулак поднимается, готовясь ударить костяшками по дереву.

Но я колеблюсь.

Не зря же я до сих пор не навестил королеву. Она — моя мать только по названию, и, полагаю, часть меня всегда