понимала, что ни за что и никогда не смогла бы быть с ним. Она слишком светла для него, с ее набожностью и мученической всепокорностью.

– У нас с вами разные пути, – вымолвила Магда. – Я стремлюсь к свету, а вы склоняете меня к тьме.

Любовь Низамеддина к Магдалине была разрушительна и гибельна. Он испытывал необузданное желание смять и растерзать ее изнеженную оболочку, сорвать все наносное и поглотить душу. Низамеддин хотел сделать ее такой же бесчеловечно жестокой, каким был сам. Он взглядом придавил Магду к кровати, парализуя волю девушки, которую считал слабой.

– Ты сама дала согласие на это. Ты, гордая дочь своего отца, не пожелала стать моей при жизни, но в смерти будешь мне ближе. Он же любил тебя, пока ты была добродетельна и безупречна. Любил в тебе самого себя, свой недостижимый идеал. Ты слишком долго жила его милостями, твоя душа кровоточит из-за этого.

Самовлюбленная бледная маска наконец спала с ее лица, и со рваным румянцем на Низамеддина глянула истинная, глубинная кровь Магды, зародившаяся от противоестественной связи Эдгара и его сестры. Однако смысл этого румянца крылся в другом. Магдалина сейчас пошла бы на все, даже могла отдаться турку. Ей было все равно, лишь бы обмануть его бдительность. Низамеддин не видел этого, пребывая в заблуждении от ее видимой уступчивости. Магда приподнялась на кровати, обвила его за шею пленяющими руками и прильнула к губам.

Она никогда не была столь близка, однако ее полумертвое расслабленное тело не возбуждало Низамеддин-бея, он предпочитал страстных женщин. Магдалина сейчас выглядела прозрачной и бесцветной, как чистый сгусток света, в ней почти не чувствовалось жизни. Турок предпочел подождать, когда она перевоплотится, станет подобной ему и наберется сил. Низамеддин разорвал шелковую петлю ее рук, высвободился из нежных тисков, сковывающих его. К тому же близился рассвет.

– Не сейчас, любовь моя, – назвал он ей другую, более романтическую причину, – ты слишком слаба и можешь не выдержать пыла моей страсти.

Магдалина понимающе смотрела на него кроткими глазами. Она выглядела умиротворенной, хоть и чуть-чуть потерянной, как луна в присутствии солнца.

– Прилягте рядом со мной, – вздохнула Магда с обворожительно беспомощным видом, – мне пора привыкать к вам.

Низамеддин внял ее ласковой мольбе и лег рядом, обняв Магду. Она сдержанно молчала, терпела и выжидала. Когда взошло солнце и Низамеддин превратился в мертвеца, Магдалина с трудом выбралась из его окаменевших рук, надела туфли и вылезла в окно. Она сначала бежала к замку со всех ног, а потом медленно брела в гору из последних сил в неудержимом стремлении увидеть отца. Вымерший замок был погружен в молчание и встретил ее темными лабиринтами ужаса. Те слуги, что не успели сбежать, когда началась сверхъестественная дуэль, оказались мертвы. Замок был усеян трупами знакомых ей людей, они встречались повсюду. Магдалина шла по галерее, переступая через мертвые тела и превозмогая тошноту, пока не добралась до комнаты Эдгара.

Он лежал на кровати, холодный и недвижимый, вытянувшись в своем рассветном сне, как мертвец. Магдалине было больно видеть его таким, она присела рядом на край ложа, и ее горючие слезы закапали ему на лицо. Эдгар почувствовал ее присутствие и открыл глаза, сразу наполнившиеся жизнью и теплом. Отец и дочь заключили друг друга в сердечные объятия, как в последний раз, не желая больше расставаться, хотя бы при жизни. Оба не сумели удержаться от эмоций, и их слезы – ее прозрачные и его кровавые – смешивались во время поцелуев в лоб и в щеки. Эдгар, видя Магду на пороге вечности, ничего не мог сказать своей девочке, утопающей в крови и слезах.

– Все в замке мертвы, – прошептала Магдалина, пребывая под впечатлением от увиденного кошмара.

Эдгар только крепче обнял ее – он не хотел говорить, что нескольких еще живых слуг ему пришлось умертвить, чтобы восполнить истощенные силы.

Магда до сих пор не видела в Эдгаре нежить, и он со своей чистой и беззаветной любовью не внушал ей ужаса. Но она не желала становиться вампиром, так как это означало погибель души и окончательно закрывало для нее врата в рай. Однако, если выбирать между Низамеддином и отцом, она предпочла бы Эдгара. Им ей было проще манипулировать, Магдалина успела убедиться, что он на все пойдет ради нее. Родной и неведомый отец слишком долго держал в руках хрупкую жизнь Магды, чтобы отпустить теперь, когда солнце тонуло во мраке ее собственной крови. Он единственный властен оградить Магду от кошмаров одним мановением руки, мог с легкостью повернуть течение ее жизни в другое русло. Эдгар был ее ангелом-хранителем, и его немеркнущий образ в ее глазах лишь немного недотягивал до Бога.

– Что нам делать дальше? – спросила она, приникнув к нему со странной требовательностью, как заболевший ребенок.

– Не знаю, – признался Эдгар, – но я не отдам тебя, даже если мне придется умереть.

Магдалина больше не приняла бы жертв с его стороны, она не хотела потерять отца, едва обретя его. Девушка напряженно размышляла, как вдруг ее осенила мысль, очевидная в своей простоте и гениальности.

– Этого не потребуется, – решительно сказала она, – я отыскала выход! Вы должны забрать меня из-под его власти. Выпейте моей крови, иначе нельзя. Пожалуйста, сделайте это прямо сейчас, пока он не вернулся!

Но здесь Магда неожиданно столкнулась с противодействием Эдгара, которого одна мысль о подобном привела в неописуемый ужас, он ни при каких обстоятельствах не допустил бы этого.

– Как только такая идея пришла тебе в голову? – от всей души возмутился он. – Ты хоть понимаешь, о чем просишь? Я никогда не смогу пойти на это!

Эдгар выпустил Магду из объятий и встал у окна, резко отвернувшись от нее. Розовая полоска догорающей зари просочилась сквозь портьеры и медленно ползла по направлению к нему. Он вздрогнул и отошел – восход солнца все еще раздражал его. Магда тоже подошла к окну, с усилием дернула тонкими пальчиками тяжелый занавес, и нестерпимый солнечный свет ворвался в их утренний полумрак. Эдгар невольно попятился и оказался в тени поодаль от нее.

– Я знаю, что вы не причините мне вреда, – произнесла Магда с неповторимым скорбным торжеством. – Вы смогли сохранить в себе чувствительность и человечность. Но даже если вы убьете меня, я буду счастлива умереть в ваших объятиях и с вашим именем на устах.

Магдалина стояла в солнечном свете, совсем чужая, даже ее волосы стали казаться золотыми, но Эдгар разглядел в ее очах призрачное отражение собственных глаз.

– Нет, этого не будет, не проси меня, – наотрез