внучек их судьбе, с жалостью отдав им ничтожный осколок своего сердца. Эдгар напоследок задержал взгляд на мрачном силуэте замка, в котором была погребена его дочь и где все еще ощущалось присутствие Низамеддина, и покинул это место на сто пятьдесят восемь лет.

За эти темные, канувшие в Лету годы он побывал повсюду. Эдгар медленно перешагивал через столетия, не переставая оглядываться на руины своего прошлого. В память о его исчезнувшей жизни не осталось ничего – ни портретов, что запечатлели красоту внешнего облика, ни чужих мемуаров со вздохами об утрате общества милого пана Вышинского, ни его собственной могилы. Эдгар был мертв для мира, хотя формально не умирал, само его имя оказалось забытым. Вокруг него застоялась пустая тьма, которая скрывала от преследования неумолимого времени. Вместе с ним в вечности сохранилось только смертное имя «Магдалина Вышинская» на надгробье в заброшенном замке. Осталась еще пара выцветших портретов Магды, сделанных рукой Петра, и неразличимое подобие их общих черт в лицах погибающих правнучек.

Иногда Эдгар задавал себе вопросы: зачем он продолжил существовать, утратив главный смысл своей жизни, почему не позволил своему создателю и врагу в конечном итоге убить себя. Но он берег воспоминания о том, что целых девятнадцать лет у него была дочь, и этого хватало, чтобы не упасть духом. Эдгар не мог тешиться надеждой, что когда-нибудь встретится с Магдалиной, где бы та ни была, ведь он убийца и грехи его непрощаемы. Но в душе его поневоле теплилась вера в лучшее будущее, которое когда-то наступит и развеет его безраздельное одиночество, как солнечный луч ночную мглу.

Что поделывал все это время Низамеддин, Эдгару было неведомо. Но он полагал, что враг остался там же, поскольку ни разу не встретил его в большом мире. Сам Эдгар был еще молодым, современным вампиром и не утратил любопытства к миру. Он располагал бесконечными ресурсами – временем и деньгами. Интересовался техническим прогрессом и охотно изучал новые языки, чтобы везде сойти за своего, невзирая на яркую внешность.

Эдгар всегда был чрезвычайно осмотрителен, полагаясь на свой вековой опыт. И превратил необходимость убивать людей в своего рода искусство, не оставляя следов и маскируя произошедшее под смерть от различных причин. Молодые женщины, которых он лишал жизни каждое полнолуние, были неотличимы друг от друга в лунном свете. Они виделись ему красивыми куклами в маскарадных костюмах разных эпох. Сначала были шелка и пышные кринолины у дам, домотканые платья – у простолюдинок. Затем наступил революционный XX век, и мода начала стремительно меняться: откровенные гангстерские наряды двадцатых, строгие платья военных лет, мини-юбки раскрепощенных шестидесятых годов. Женщины становились все более смелыми и соблазнительными, но как мужчину Эдгара по-прежнему не волновали, пока замирали в его объятиях. А у них, одурманенных, не хватало сил для ненависти, и ни одна из жертв не влюбилась в свою ангелоподобную смерть. Эдгар же не испытывал к ним любви или влечения, они были лишь прекрасным сосудом, хранящим необходимую ему жизнь.

Он никогда не воевал, оставаясь сторонним наблюдателем. Во время Второй мировой, когда в Европе стало слишком много крови, так что даже Эдгара замутило от такого ее количества и непереносимой жестокости, он уехал на другой край мира – в Америку, но война настигла его и там. Эдгар любовался закатами на безмятежных Гавайских островах, когда японцы внезапно разбомбили Перл-Харбор. Тогда он перебрался в спокойную Австралию, где наслаждался бескрайними саваннами, по которым бегали кенгуру, а в эвкалиптовых рощах жили очаровательные коалы, проводя дни в полудреме и никуда не торопясь. Сюда не долетали отголоски войны, которая между тем близилась к концу, и Эдгар решил посмотреть, чем она завершится. Он возвратился на свою родину, в Польшу – страну его разрушенных воспоминаний. В 1944 году Эдгар стоял на берегу Вислы и с болью в сердце наблюдал, как немцы методично уничтожают красавицу Варшаву. Поляки отчаянно сражались, но их сил не хватило. Варшавское восстание жестоко подавили, и потери с польской стороны были неисчислимы – по современным оценкам, погибло двадцать тысяч бойцов Сопротивления и двести тысяч жителей столицы. Исторические здания сровняли с землей, и от любимого города Эдгара остались сплошные руины. В том же году в далекой Англии родилась его новая, очередная правнучка – Алиса-Элеонора.

Глава 31

Все эти сто семьдесят восемь лет Низамеддин прожил отшельником в заброшенном замке графа Романеску, изредка выбираясь в окрестные деревушки или же в свой особняк «Магдала», которым по-прежнему владел на правах якобы собственного потомка. Смерть Магды перевернула мировоззрение Низамеддина, отняла желание жить, но не возвысила его душу. Он не понимал, почему Магдалина сделала такой выбор, зачем отказалась от вечной жизни, совершив напрасное убийство своего любовника. После того как Эдгар покинул эти места, Низамеддин остался подле нее и почти не замечал, как текут его мрачные, пустые годы, превращаясь в столетия. Пока по телевизору, что имелся в «Магдале», не показали американский фильм с участием Элеоноры, в которой Низамеддин с изумлением узнал праправнучку Кресенты, Магдалины и, разумеется, Эдгара Вышинского. Он так давно и тесно был связан с их родом, что счел это знаком судьбы, призванным пробудить его от двухвекового сна.

Элеонора обладала необычайно выразительным лицом, идеальным для киноэкрана. Каждый малейший намек на эмоцию отражался на нем и менял черты. Красота Элеоноры во многом зависела от настроения: когда она была спокойна и радостна, ее лицо становилось улыбчивым и добрым, когда же злилась, на белом лбу появлялась сердитая вертикальная складка, которая ее портила и делала старше. Кожа у Элеоноры была светлая и матовая, напоминающая персик, с редкими бледными веснушками на щеках, что она подчеркивала бронзовой пудрой. Ее волосы, обыкновенно темные и тусклые от природы, не сохранили золотой искры Вышинских. Но Элеонора постоянно, с самой юности красила их в оттенок «клубничный блонд» – рыжеватый, несущий в себе угасающий свет золотой листвы. Это не было данью моде или проявлением ее эксцентричности, а лишь подсознательной попыткой вернуть позабытый в веках блеск Вышинских. Элеонора была хороша сама по себе, но цветом волос напоминала Кресенту, а в ее кошачьих золотисто-медовых глазах сквозило что-то ведьминское.

К сожалению, Низамеддин увидел Элеонору слишком поздно. В то время ей было двадцать четыре года, у нее уже имелись муж и двухлетняя дочь. Элеонора находилась в самом расцвете женской привлекательности и жила счастливо в собственном доме в Лос-Анджелесе как образцовая американская домохозяйка. Но как и в случае с Магдалиной, Низамеддина не волновали ее чувства. Он