– Да, я обещаю, – торжественно подтвердил Эдгар и скрепил свою клятву поцелуем в лоб. – Я пойду на все.

Магдалина со слабым облегчением вздохнула, не отдавая себе отчета в том, что это значит и чем грозит отцу.

– Если ваша любовь, забота, мудрость, если все это называется смертью, то я готова умереть и стать такой же мертвой, как вы, – нежно сказала она, сжав его холодные руки.

Как вампир Эдгар прожил всего девятнадцать лет, но у него имелась сила, дарованная Кресентой, и та, что он успел накопить, убивая каждое полнолуние – часто по две жертвы. Низамеддин превосходил его могуществом из-за разницы в возрасте в сто лет. Безусловно, Эдгар не мог тягаться со своим создателем, но должен был попытаться ради Магдалины.

Наступил канун новолуния – та граница, за которой последует второй вампирский поцелуй. Эдгар ждал Низамеддин-бея в старом кабинете графа Романеску как нынешний глава семьи, и турок не мог не уважать его права, невзирая ни на что.

Низамеддин темным вихрем ворвался в кабинет и наградил Эдгара испепеляющим взглядом.

– Я пришел забрать то, что принадлежит мне.

Эдгар мужественно и бесстрашно встретил этот взгляд. Его облик дышал непреклонной решимостью идти до конца, вплоть до полного самоотречения. Эдгар поднялся навстречу своему вечному врагу, твердой поступью сделал несколько шагов и остановился на противоположном конце комнаты. Их снова разделяли пятнадцать шагов, как и положено по дуэльному кодексу.

– Нет. Я не позволю вам.

– Попробуйте, – пренебрежительно усмехнулся Низамеддин, – у вас не хватит силы. Я ваш создатель и могу управлять вами.

– У вас нет власти надо мной, вы не пили мою кровь! – вскричал Эдгар, возвысив голос, который бесконечным эхом отразился в гулких галереях.

Замок накрыл зловещий непроницаемый туман, в котором сгущалась и переливалась тьма. Воздух в комнате стал плотным и удушливым, лишенным жизни. По полу и стенам поползли тени. Призраки старинного замка словно ожили и собрались вместе, чтобы понаблюдать за их дуэлью.

Нерушимые кровные узы, установленные веками, и дочерние чувства Магдалины придавали Эдгару сверхъестественную мощь, чуждую и непонятную Низамеддину. Лицо Эдгара оледенело, в глазах затаилось холодное голубое пламя. Он выпрямился, от чего стал казаться еще выше, глаза его потемнели и метали молнии, когда он первым нанес удар на пределе всех своих душевных сил, как и тогда, на роковой для него дуэли девятнадцать лет назад.

Низамеддин отразил эту вспышку и выставил незримую защиту, постепенно наращивая ее и продавливая, отвоевывая пространство этой комнаты сантиметр за сантиметром. Эдгар держался, но силы были неравны. Их смертельное противостояние длилось всего четверть часа. Низамеддин дождался того момента, когда его мощь пробьет брешь в уязвимой броне молодого противника, нащупал слабое место и нанес сокрушительный удар. Эдгар застыл под острием древней великой силы, в его посветлевшем взоре, как в калейдоскопе, сменяли друг друга уверенность и ужас, любовь и зло, вечность и смерть. Его глаза, до невозможности напоминающие ее и непостижимо другие, почти потухли.

В тот смертоносный миг, когда сама вечность замерла перед убийством бессмертного, внезапно открылась дверь из другого мира и в комнату вплыла Магдалина – их яблоко раздора. Она вошла легко и безмолвно, похожая на ангела, и не только из-за ее белого платья. Магда появилась как рассеянный свет между их грозными тенями и, различив Низамеддина в опасной близости полумрака, в упор посмотрела на отца, вернув его из небытия своим животворящим взором. Этот нежный взгляд, предназначенный не ему, заставил Низамеддина выпустить поверженный дух противника из-под влияния своей убийственной силы.

Эдгар порывисто протянул руки и обнял Магду, которая казалась воображаемой и почти бесплотной. Он закрыл ее собой, но такую светлую девушку нельзя было спрятать. Низамеддин охватил ее фигуру кровожадным взглядом, Магдалина вскрикнула и слабо прильнула к отцу. Эдгар все еще опирался на хрупкую Магду, но был бессилен удержать свою дочь. Низамеддин поднял руку, и ее тело словно перетекло в его объятия, мягкое и безвольное, с изломанными изгибами.

– Я с удовольствием убил бы вас сейчас, – торжествующе произнес Низамеддин, взяв ее на руки. – Не убиваю ради Магды. Только ради нее! Поблагодарите дочь за то, что она спасла вам жизнь. Но она не ребенок и не останется с вами навеки, чтобы жить вашей жизнью и следовать вашему пути. Нельзя вечно оберегать ее от жизни и смерти. Отныне Магдалина будет вести жизнь без вашего участия. Ваша подавляющая и эгоистическая любовь к ней скоро станет безответной. А ее любовь к вам – всего лишь благодарная и обязанная, перед лицом вечности это можно забыть.

Эдгар с мучительной безнадежностью видел, как его потерянная девочка лежит в объятиях врага, словно кукла, со стеклянными неживыми глазами. Низамеддин укрыл ее белое платье своим темным плащом и победоносно исчез в ночи. Эдгар вмиг утратил всю свою потустороннюю мощь и без сил опустился в кресло, в котором умер граф Романеску.

Глава 29

Низамеддин принес драгоценную добычу в особняк у озера, построенный для его невесты и названный в честь нее «Магдала». Дом был готов, полностью отделан и уже не напоминал белые развалины. Низамеддин знал, что Эдгар непременно попытается вернуть себе Магду, он никогда не смирится с потерей дочери, успокоит его только смерть. Эдгар Вышинский сейчас, конечно, жаждет сровнять с землей здание «Магдалы», но благодаря древнему заклятию не переступит порог. А покончит Низамеддин с ним как-нибудь потом, в свое время.

Он уложил Магдалину на кровать и стал любоваться ее одухотворенным лицом, блаженным в своей воздушной красе, на котором тем не менее проглядывала вполне земная чувственность.

– Я спасу тебя от старения – медленного умирания, сгорания заживо, ежесекундной пытки, – заманчиво посулил он ей, – наполню кровью твою выдыхающуюся жизнь, которую испила кровавая болезнь. Со мной ты сможешь стать по-настоящему бессмертной, не считать лета.

Однако Магду терзали сомнения и вполне уместные вопросы.

– Если я стану вампиром и буду убивать людей, как смогу я потом примириться с Богом? – возразила она.

Низамеддин презирал ее человеческую слабость и не разделял религиозных убеждений. Чувства Магдалины абсолютно не интересовали его, как и возвышенные устремления души. Ее убежденность в собственной безгрешности, несмотря на все, что она натворила, была выше его понимания.

– Вера – это ничто, – весомо произнес Низамеддин, – когда ты почувствуешь вкус вечности, сразу позабудешь свои иллюзии о Боге.

Магда пристально всматривалась ему в глаза и видела пугающую темную бездну, без эмоций и сожалений. Низамеддин отталкивал ее своим бездушием, хотя она сама была не слишком чувствительна. Однако Магдалина