письмо с известием о смерти высокочтимой тети Людовины, которая неожиданно сделала его своим единственным наследником – то ли в память об их постельных утехах, то ли из чувства вины. Эдгар счел, что деньги не пахнут и точно будут не лишними, особенно для Магдалины, и спешно засобирался на Рейн. Он знал, что беременность надежно защищала его дочь от любых посягательств Низамеддина.

А между тем Магда вовсе не думала рожать. Она обрадовалась, что дядя Эдгар уехал, – так ей будет легче осуществить свой замысел. Она наведается к деревенской ведьме, выпьет настой трав и скинет ненужный плод. Связь с Петром была губительна для ее здоровья – Магдалина тут же оказывалась беременной, чуть ли не от одного взгляда. К тому же она твердо решила, что замуж за турка не пойдет и Петра больше к себе ни за что не подпустит, хватит с нее мужчин и детей. Она исполнит свою давнюю мечту – уйдет в монастырь, где наконец найдет успокоение и счастье. Дядя, конечно, будет переживать, но отыщет в себе силы принять ее выбор.

Путем, проторенным ее матерью Эвелиной, Магда направилась к той самой деревенской ведьме, которая по-прежнему жила на окраине деревни. Легко толкнула обветшалую дверь и смело вошла внутрь, очутившись в полумраке хижины. Магдалина замерла, озираясь по сторонам светлыми глазами, в которых не было ни страха, ни сожалений, лишь любопытство и какое-то странное возбуждение. Хозяйка встретила ее и пригласила присесть. Ведьма единственная в округе знала, кем была их прекрасная белокурая графиня и что она собой представляла.

– Ну здравствуй, графинечка, – с иронией сказала всевидящая женщина, всматриваясь в ее бледное лицо. – Знаю, зачем ты пришла. Первого ребенка в деревню сбагрила, так теперь и от второго избавиться хочешь?

– Да, – недрогнувшим голосом ответила Магда, и было непонятно, что она чувствует, – я больше не хочу рожать ненужных детей.

Магдалину сжигало неутолимое желание избавиться от своего греха, навсегда изгнать его клеймящее ощущение из души и тела, унизить страждущую плоть, чтобы освободить дух. Она корила себя за то, что не соблюла тело в целомудрии, но оправдывалась верой в собственную духовную чистоту. Магда чувствовала себя слишком совершенной, чтобы жить в этом мире, но в то же время до боли несовершенной, чтобы смириться с этим. Эта нежная незрелая девушка была внутри глубокой старухой. Такой уж она уродилась, невинная грешница Магдалина. Имя, данное ей матерью, наложило неизгладимый отпечаток на ее судьбу.

– Я помогу тебе. – Ведьма встала и вынула из шкафа пузырек из темного стекла. – Выпьешь и сразу освободишься от своего бремени. Дай бог, будешь осмотрительнее впредь.

Магда поблагодарила знахарку и достала кошелек, чтобы расплатиться. Тут ведьма кое-что вспомнила, пошарила по шкафам и извлекла из недр старинное кольцо.

– Матушка твоя тоже приходила ко мне с такой бедой, хотела скинуть тебя. Немудрено, ведь от родного брата тебя зачала. Страсть у них была пагубная.

– Что вы говорите! Как такое может быть? – не поверила ее словам Магдалина.

– И не такое бывает. Денег у нее не было, дала мне вот это кольцо с сапфиром. На, возьми, ни к чему оно мне, лучше деньгами отблагодари. А тебе о матери память.

Потрясенная Магда наконец все поняла – и безграничную всепрощающую любовь к ней дяди, и природу своей двойственности. Неосознанное, спрятанное глубоко внутри ее разума и души тайное знание стало явным. Она была грешна изначально, греховна по самой своей сути – плод инцеста. Магдалина взяла кольцо и медленно надела на палец. Цвет сапфира был в точности как оттенок глаз Эдгара – ее отца.

Когда Магда очутилась дома, в надежных и холодных стенах замка, она выпила ведьмин отвар, задернула шторы и легла в кровать. Магдалина не испытывала раскаяния за содеянное, воспринимая будущего ребенка не как человека, а лишь как живой позор, спавший внутри нее под покровом из белого шелка. Не было у нее мыслей и о другом ребенке, рожденном ею и брошенном, как и желания что-то сделать для него. На какой-то миг Магда ощутила, что ей удалось сбросить свою истерзанную плоть, как грязное платье, и воспарить над собой, однако ей было суждено остаться бескрылой. Это сокрушило ее чистый дух, который вновь замкнулся в слепом плену тела наедине с тягостными мыслями. Магдалина утопала в девичьей кровати, и все привидения, населяющие замок Романеску, плотным кольцом обступили ложе и вертели по кругу. Призраки, до поры до времени прячущиеся по углам, как юркие мыши, теперь опутали стены паутиной и жаждали разорвать ее тело, не принимая Магду как свою родню и зная, что она не принадлежит этому дому. Единственным прибежищем оставалась кровать, которая когда-то укрывала постыдный секрет ее матери, а теперь схоронила в полумраке и ее грех. Магдалина металась и изгибалась всем телом, но страдание не принесло облегчения и искупления, в чем она так отчаянно нуждалась. В какой-то миг Магда пришла в себя и почувствовала, что боль отступила. Она окончательно очнулась от стука в дверь. Служанка сообщила графине, что приехал ее жених Низамеддин-бей-эфенди, но она сказала ему, что госпоже нездоровится.

– Нет-нет, я чувствую себя хорошо и совершенно здорова, – откликнулась Магдалина, с неимоверным усилием садясь на кровати.

Она решила, что пришло время объясниться с несостоявшимся женихом и дать ему окончательный отказ.

Магда с поспешностью обрядилась в платье, предназначенное для приемов дома, и приказала служанке уложить ей волосы. Она спустилась на открытый балкон, не чувствуя того внутреннего кровотечения, что с каждым шагом приближало ее к смерти.

Низамеддин-бей ждал ее, статный и мужественно красивый на фоне ярких красок летнего заката, горящего в небе над замком Романеску. С балкона открывался прекрасный вид на озеро, оно отражало багряное небо и казалось жидким огнем. Когда Магда была беременна, Низамеддин прекратил визиты к ней под предлогом отъезда, но сам находился неподалеку и наблюдал, выжидая подходящего момента. И вот этот миг настал: Магдалина осталась одна, без защиты своего бессмертного отца или нерожденного ребенка.

Она подала руку для поцелуя и чинно устроилась рядом, овевая цветочным ароматом ее эфемерной жизни. Эта девушка была начисто лишена кокетства и обладала только безыскусным изяществом.

– Я должна сказать вам, Низамеддин-бей-эфенди, что не могу стать вашей женой, – надменно произнесла Магдалина после положенных приветствий. – Я решила удалиться в монастырь, где стану спасать свою душу.

Низамеддин улыбался, разглядывая ее нежное и бесстыжее лицо, белое, как утренний туман. Ему хотелось сорвать эту маску благочестия и обнажить бездну ее чувств. Магда сидела, опустив небесный взор, в глубине которого