Для Эдгара стало страшным потрясением, когда Низамеддин-бей вдруг попросил у графа Романеску руки Магдалины.

– Что я только что узнал! – вне себя от гнева заявил Эдгар с порога, врываясь в кабинет своего зятя. – Вы собираетесь выдать Магдалину за какого-то турка! Признаться, я своим ушам не поверил, когда услышал эту новость.

Граф Романеску был занят тем, что нервно ходил туда-сюда по комнате, несмотря на предостережения врачей. С возрастом его здоровье существенно пошатнулось, у него начались боли в сердце.

– И что с того? – недоброжелательно отозвался он. – Вам известно, что мы живем под властью Османской империи. Я не вправе отказать такому жениху. Впрочем, мне все равно, за кого Магда выйдет замуж. Она отрезанный ломоть. Дочь всегда приходится растить для чужого дома, не для своего.

– Это совершенно невозможно! – воскликнул Эдгар в ужасе. – Вернее, пусть она, конечно, выходит замуж, но не за иностранца, который исповедует ислам, кому можно иметь нескольких жен. А как же религия? Магдалина ведь католичка.

– Она может поменять веру, – равнодушно ответил граф. – Вообще пусть религиозные вопросы решает жених. Мне это ни к чему.

– Вот как! – бросил Эдгар и тут же прибавил вкрадчиво, но с непоколебимой твердостью: – Я не разрешу своей племяннице выйти замуж за этого человека.

– Что вы себе позволяете?! – вскричал граф Романеску, возмущенный столь прямым и бесцеремонным вмешательством Эдгара Вышинского в его семейные дела.

– Ничего лишнего, – чопорно ответил тот, – она дочь моей сестры, я ее дядя. И не намерен оставаться в стороне от событий, определяющих ее судьбу. Вы вынуждаете меня настаивать на разрыве этой помолвки.

– Это не вам решать, – отрезал граф, выходя из себя. – Будь вы хоть тысячу раз ее дядей, я ее отец. Вам придется смирить гордыню и принять мое решение, любезный пан Вышинский.

Эдгар в бешенстве смотрел на родственника, но в тот момент не был готов открыть ему правду о происхождении Магдалины. Он подумал, что успеет это сделать, когда угроза станет неотвратимой. Свадьба не скоро, время еще есть.

Эдгар с безысходной тоской наблюдал, как строится белый особняк с другой стороны озера, и был вынужден терпеть приезды Низамеддин-бея в замок. В один из таких визитов ему повезло оказаться с врагом наедине и откровенно поговорить.

– Как вы можете даже помышлять о женитьбе? – задал Эдгар вопрос, который казался ему непостижимым. – Вы вампир, которому больше ста лет!

– А отчего бы и нет? – невозмутимо отвечал Низамеддин. – Я готов пройти через этот фарс и, кроме того, никогда не был женат. Зато Магдалина будет моей. А вы никак не сможете воспрепятствовать этому. Формально вы ей никто. Решение будет принимать граф Романеску, а не вы, ее настоящий отец.

– Она не выйдет за вас замуж, – заверил его Эдгар с устрашающим спокойствием. – Я растил ее не для вас.

– А для кого же, для себя?

На нервном лице Эдгара отразилась неописуемая гамма чувств.

– Как вы можете даже допустить подобную мысль! Она мой ребенок, малышка, которую я качал на руках и кормил с ложечки.

– Почему же нет, – с серьезным видом заявил Низамеддин, – такое не внове в вашем распрекрасном роду. Вспомните историю Кресенты.

Он знал, что говорит ужасные и несправедливые слова, но ему доставляло наслаждение видеть непереносимое страдание на надменном лице Эдгара. Низамеддину удалось уязвить своего противника, затронув болезненную для того тему.

– Я скажу графу правду о том, кто ее отец, если будет нужно, – с вызовом произнес Эдгар, овладев собой.

– Да, безусловно, вы вправе это сделать, – безразлично пожал плечами турок, – но тогда ваша дочь останется ни с чем, без имени и титула, без состояния.

Эдгар смотрел на Низамеддина непроницаемым взглядом, и ничто в его лице больше не выдавало мучительных переживаний. Он, казалось, о чем-то раздумывал в ту минуту и никак не мог прийти к определенному решению.

– Я скорее соглашусь увидеть ее мертвой, чем отдам вам, – заявил он ледяным тоном.

– Вы не… – проговорил Низамеддин, ужаснувшись от этой неясной угрозы, – …вы слишком любите свою дочь.

– Посмотрим, – величественно возразил Эдгар и, круто повернувшись на каблуках, вышел.

Глава 26

Низамеддину нравилось продлевать ухаживания за Магдой, но он вдруг понял, что слишком затянул, когда увидел невесту на одном из званых вечеров. Она была невероятно красива в тот день в бледно-розовом платье, с нежными цветами того же оттенка в льняных волосах. Низамеддину стоило лишь мельком взглянуть на Магдалину, склонившуюся в поклоне с мечтательной улыбкой, чтобы распознать ее беременность. И было поздно что-то изменить, хотя живот еще не выделялся в складках ее наряда. Низамеддина охватило отвращение к ней, что странным образом уживалось с чувством любви. А Магда с бесстыдством и врожденным изяществом подала руку очередному кавалеру и закружилась в танце, все так же загадочно улыбаясь. Низамеддин не знал, чей это ребенок, но в тот момент возненавидел Магдалину, предательницу своего идеала. Он впервые растерялся, не зная, как поступить с ней, но и не намеревался отказываться от своей жертвы.

«Придется подождать», – в конце концов решил он и осознал, что теперь может без колебаний убить ее, такую непорочную и в то же время уже не девственную, оскверненную, сияюще-розовую, прекрасную грешницу Магдалину. Низамеддин питал к ней чудовищную страсть, балансирующую на грани любви и ненависти. Кровь Вышинских настойчиво притягивала его наравне с ее внутренним светом, который он хотел погасить, забрать себе.

Магда была истово верующей католичкой и не пропускала ни одной мессы. Ее благочестивые помыслы были обращены к Богу, она грезила о небесах, но плотское неудержимо тянуло к земле. Ей не хотелось выходить замуж за турка, исповедующего ислам, этот шаг противоречил постулатам католической веры. Кроме того, Магдалина подсознательно ощущала смертельную угрозу в пламенном взгляде своего нареченного. Рядом с Низамеддином она почему-то содрогалась от холода. Знатной девушке, родившейся в ту эпоху, полагалось быть безвольной и следовать планам отца, беспрекословно выходить замуж, за кого он велит. Но Магда, обманчиво мягкая и уступчивая, умела притворяться еще с детства и при этом всегда поступала по-своему. Суровость и небрежение графа, отсутствие матери и постоянная смена мачех – все это научило девочку спасительному лицемерию. Никто не мог раскусить эту сложную натуру, в том числе Эдгар. И даже он не предугадал, что Магда из чувства протеста отдастся конюху, который служил при замке.

Петр, или Петру, как звучало его имя на местном диалекте, был смуглым красавцем с черными глазами и пылкой душой художника.