Православия. Хвостов, однако, не только собирался воспользоваться услугами Труфанова, но и готовился оказать ему полное оперативное прикрытие. Его боевикам должны быть выданы необходимые документы прикрытия, крупные суммы денег и явочные квартиры, на которых они могли остановиться, отдохнуть, скрыться от преследования.

Но только ли Распутина собирался убить Хвостов? Давайте вдумаемся в строки из записки Семановича, где речь шла не только об убийстве Распутина, но и «высших лиц ему протежирующих».

Кто были эти «высшие лица»? Конечно, в первую очередь таким лицом была императрица Александра Феодоровна.

Позже, уже после февральских событий, Хвостов признал, что по его приказу была организована слежка за императрицей. Он утверждал, что на подкуп дворцовых служителей были затрачены громадные деньги[597].

Интересно, что 26 декабря 1916 года, то есть через десять дней после убийства Распутина, в Департамент полиции была доставлена следующая шифрованная телеграмма: «Бибиков из Берна переправил письмо на французском языке графа Михаила Тышкевича, живущего в Лозанне. Письмо это было получено баронессой Кноринг, урождённой графиней Изволовой, живущей в Монтре, которая послала его Бибикову. Содержание письма: «Вы знаете, что убит Распутин, я не знаю к кому обратиться, чтобы предупредить, что имеются намерения убить императрицу Александру. Надо предотвратить несчастье. Я знаю только вас, кому могу довериться. Революционеры подкуплены и чёрная сотня также принимает в этом участие. Если можно телеграфируйте в Петроград. Партия Милюкова указывает на Императрицу»[598].

Г. Е. Боткин вспоминал, что после убийства Распутина Государыня говорила его отцу, лейб-медику Е. С. Боткину: «Ясовершенно одна. Его Величество на фронте, а здесь у меня нет никого, кому я могла бы доверять. Что самое ужасное в этом деле, это то, что после убийства нашего Друга, которое я получила от полиции, выяснилось, что это только начало. После него, они планируют убить Анну Вырубову и меня. Я не могу утешаться. Дмитрий, которого я любила как своего сына, покушается на мою жизнь. И Юсупов, несмотря на то, что получил столько добра от императора! Это — ужасно!»[599]

Любопытно, что организаторы убийства Распутина были хорошо осведомлены и о предстоящем свержении царя. Г. Е. Боткин приводит разговор своего отца, лейб-медика Е. С. Боткина, с офицером Генштаба капитаном Сухотиным, родным братом поручика С. М. Сухотина, одного из убийц Распутина: «Сухотин, указывая пальцем на портрет Императора, стоявшего на бюро моего отца, сказал: «Что я хочу знать, так это о том, о чем думает этот человек! Это он ответственен за все, что происходит! Что касается меня, то я успокоюсь только тогда, когда увижу Царя, ведомого народом, чтобы казнить на торговой площади!» — «Вы считаете, что революция возможна?» — спросил я его, Сухотин зловеще ухмыльнулся: «Вы хотите, что бы я занялся предсказаниями?» — спросил он. Я сказал, что — да. «Ну, хорошо. Революция произойдет в феврале 1917 года», — ответил он»[600].

Весьма интересно, что в тот же день, когда был убит Распутин, 17 декабря 1916 года на имя Николая II из Самары поступило анонимное письмо, текст которого говорит сам за себя: «Его Императорскому Величеству Государю Императору Николаю Второму в г. Могилеве — в ставке — очень нужное, передать скорее. Самодержцу, кровопийце, царю хулигану, извергу народному, царишке Николаю II. Мерзавец ты, Николушка, паршивый царишка. Знай, хулиган царишка Николушка, что гибель будет тебе, кровопийце, виновнику всемирного пожара — войны, губителя народов, смерть и уничтожение твоему семейству. Твое государство будет разрушено, покорено, уничтожено, а ты сам со своим иродовым семейством будете растерзаны, уничтожены твоим же страждущим народом. Смерть и гибель тебе, царишка Николай Второй»[601].

Советская историография всегда предъявляла это письмо как образец «народного гнева против царизма»[602]. Правда, советские историки, а точнее фальсификаторы, тактично обрывали цитату на середине. Концовка же этого письма была следующей: «Грозные и непобедимые армии великого Вильгельма и союзников его обрушатся на тебя, и он возьмёт через несколько месяцев Киев, Одессу, Ригу и Петроград. Да здравствует Вильгельм великий, император Германии, победитель мира! Да здравствует Австро-Венгрия! Да здравствует Турция! Да здравствует великая Болгария, да здравствуют все будущие союзники великой Германии. Аминь, аминь, аминь. Хох, хох, хох. Верноподданный Германии, Ф. А. Г.»[603].

Вряд ли это анонимное письмо случайно совпало с днём убийства Распутина. В январе 1917 года начальник Минского ГЖУ в совершенно секретном сообщении писал, что во вспомогательных организациях ВПК хотят усиленные разговоры, что для Государя и «для некоторых повторится история с Распутиным, так как главными виновниками всех неудач, как внутри России, так и на войне, считают Государыню Императрицу Александру Феодоровну»[604].

Особенно интересна в деле убийства Распутина роль правоохранительных органов, прежде всего Охранного отделения и Министерства юстиции. Как мы уже видели, министр внутренних дел Хвостов лично готовил убийство Распутина, другой министр юстиции А. А. Макаров делал всё, чтобы запутать и помешать следствию по убийству Распутина. Макаров откровенно признавался, что испытывал к покойному ненависть[605].

Макаров долго уверял всех, что найденная во дворе резиденции Юсупова кровь принадлежала собаке. Когда же ему сообщили, что по результатам биологической экспертизы, проведённой по способу Уленгута, доказана принадлежность крови человеку, Макаров с досадой воскликнул: «Вот, неприятно, что такой способ открыт!»[606]

И снова встаёт вопрос: почему? Что такого сделал сибирский мужик царскому министру юстиции?

Когда читаешь воспоминания деятелей политического сыска императорской России А. И. Спиридовича, К. И. Глобачёва, А. В. Герасимова, не можешь не заметить одну странную особенность. Пока речь идёт об их профессиональной деятельности, структуре департамента полиции, работе охранных отделений, агентурной работе, характеристике революционеров — всё более ли менее логично, интересно и правдиво. Но как только речь заходит о Распутине, начинается повторение общих, набивших оскомину старых сплетен и басен, а порой просто цитирование чужих тенденциозных произведений. Складывается такое впечатление, что мемуаристы боятся о чём-то проговориться, стремятся что-то скрыть.

Редким исключением в этом ряду жандармских мемуаристов является генерал П. Г. Курлов, который писал: «Крестьянин Тобольской губернии Григорий Ефимов Распутин приобрел за последние годы царствования Императора Николая Александровича известность не только в России, но и во всем мире. Преувеличенные до крайности толки о нем послужили всем русским противоправительственным партиям средством для борьбы, направленной к дискредитированию монархического принципа и личностей Государя и Императрицы. Средство оказалось действительным, — и не подлежит сомнению, что достигшая, благодаря главным образом лжи и клевете, чудовищных размеров слава Распутина сослужила революционерам огромную службу и создала благоприятную почву для падения Российского трона»[607].

Но Курлов, как мы уже сказали, является редким исключением. Быть может, это стремление бывших руководителей охранных отделений и жандармерии ограничиться повторением общих домыслов о Распутине вызвано