Шрифт:
Закладка:
З. И. Перегудова убеждена, основываясь на воспоминаниях генерала К. И. Глобачёва, что наблюдение за Распутиным велось, а имеющиеся в архиве копии предназначались для министра внутренних дел. Правда, при этом не понятно все-таки, где же подлинники самих дневников. Кроме того, отношение самого генерала Глобачёва к Распутину было весьма далеко от объективного. По существу это повторение слухов, а то и просто фантазии. Чего стоит, например, этот пассаж из его рассуждений о Распутине: «Искренней любви ни к одной из его многочисленных любовниц у него не было. Его просто влекло к женскому телу чувство похоти и разврата»[578].
Разве это стиль оперативного сотрудника, высокопоставленного руководителя органов государственной безопасности?
Поэтому на сегодняшний день бесспорным является факт, что подлинных дневников агентурного наблюдения за Распутиным — нет. Что же касается так называемых «материалов по связям» Распутина, то они ко всему прочему прошли «чистилище» Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства, штамп которой красуется на обложке дела. Можно только догадываться, что могли привнести от себя в это дело присяжные заседатели «самого свободного» правительства мира.
Думается, что комментариев к этим «документам» не требуется. Они, как и десятки других, являют собой образцы той яростной кампании по дискредитации Распутина, которая велась в последние четыре года перед революцией. Кем и как велась эта кампания, видно из письма некоего Афанасия Худоносова П. Н. Милюкову от 24 февраля 1912 года: «Премного-уважаемый Павел Николаевич. Уведомляю Вам: при мне есть фотографическая карточка, на оной трое личностей Григория Распутина, епископа Гермогена и иеромонаха Илиодора. Внизу под каждой своеручная роспись, от которых Вы бы могли заключить, что нужно, из поз и над почерком Григория Распутина можно подивиться, лично доказывает малограмотность»[579].
Оставим в стороне малограмотность Распутина, но вот малограмотности автора письма можно действительно подивиться, а заодно и его подлости. Но дело не в этом. Из этого письма ясно следует, что Милюков собирал любые материалы о Распутине, которые можно было использовать в качестве компрометирующих его свидетельств. А так как этих свидетельств не было, их приходилось придумывать. Кстати, вспомним, что вышеупомянутые «телеграммы» распространялись тоже Милюковым.
Но не только Милюков собирал письма и фотографии Распутина. Странную страсть к этому собирательству проявлял другой активный враг самодержавия А. И. Гучков. Причём не только собирал, но и активно распространял. Интересно, что происходило это всё в том же 1912 году. Об этом свидетельствует письмо некоего Г. Карпова какому-то Николаю Петровичу. Вот что говорилось в этом письме: «26 марта 1912 г. Глубокоуважаемый Николай Петрович! Зная Вашу страсть сообщить всякие автографы, я выпросил у А. И. Гучкова письмо от Распутина. Может быть, Вам будет приятно заключить эту достопримечательность в Вашу коллекцию. Письмо это является ответом на появление первого письма в виде факсимиле в газетах»[580].
Этих фальшивок о Распутине было изготовлено множество, начиная от интимных «писем» Распутину царицы, которые были «написаны» С. Труфановым (бывшим монахом Иллиодором), и заканчивая фотомонтажами, которые до сих пор выдаются за подлинные фотографии. К этим фотомонтажам следует отнести и известные фотографии, на которых изображены Государыня и царские дети рядом с Распутиным, а также совместное чаепитие царицы с Распутиным. К сожалению, многие исследователи считают эти фотомонтажи подлинниками и помещают их в своих книгах именно как подлинные фотографии.
Любопытно, что сбор этого «компромата» на Распутина продолжался и в советское время. Вот любопытный документ без указания года, но судя по деталям не позднее конца 20-х годов. Это письмо некоего А. В. Герданй в Московское ГПУ. В этом письме говорится: «Прилагая при сем по требованию имеющееся у меня собственноручное письмо Распутина сообщаю, что оно попало ко мне при следующих обстоятельствах: в 1914 или 15 году я хотел попасть военным чиновником (инженером) во Львов на ремонт водопровода. Я вёл переговоры в военно-техническом управлении, но моя еврейская фамилия мне помешала. Мне сказали, что надо найти протекцию. Я в Ленинграде (так!) стал искать её и познакомился с одной балериной (фамилии её не знаю). Поужинал с ней, и она попросила Распутина дать мне протекцию.
На следующий день она мне дала знать, чтобы я к нему зашёл за письмом. Я зашёл к нему, и он написал письмо, которое я не счёл возможным использовать ввиду его неграмотности. Так оно у меня и осталось, [подпись] 15.08.»[581].
К этому письму приложена и сама «записка» Распутина следующего содержания: «Милой дорогой простите за беспокойство. Умолял меня написать. Он очень страдает»[582].
Из этого документа получается следующая картина: один еврей с фамилией Гердани (на какую угодно похожа эта фамилия, только не на еврейскую) рвался починить водопровод во Львове. Видимо, в царской России было так плохо с водопроводчиками, что кроме Гердани это сделать было некому. Но чудовищное царское правительство не позволило Гердани осуществить его мечту, разглядев в нём еврея. Для того чтобы починить водопровод во Львове, нужна была самая высокая протекция. Бедный Гердани пошёл искать её у петроградской балерины, даже фамилии которой не знал. У кого же ещё можно искать протекцию для починки водопровода, как не у балерины? А балерина, естественно, пошла просить протекцию у Распутина. К кому же ещё идти дореволюционной балерине за протекцией, как не к Распутину? Распутин, видимо тронутый страданиями Гердани («он очень страдает»), тут же написал неизвестно кому записку с обязательной «шапкой»: «милай, дарогой прими» (чтобы все поняли, что это его, Распутина, записка). И в конце, видимо, так расчувствовался, что даже подписи своей не поставил. Но, получив такую высокую протекцию, Гердани ей не воспользовался. Пишет, что из-за безграмотности записки. Но, скорее всего, Львов к тому времени заняли австро-венгры, и водопровод уже чинил австрийский водопроводчик.
Все это только кажется забавным. А на самом деле, не что иное, как продолжение всё той же клеветы, начатой при жизни Распутина и продолжавшейся и после его убийства.
В принципе главные причины этой клеветнической кампании понятны: клевета на Распутина была направлена против царя и царицы.
Гораздо менее понятна причина, по которой Распутин подвергался поношениям, побоям и неоднократным покушениям на убийство. Ещё менее понятным является характер тех сил, представители которых делали всё, чтобы дискредитировать, а потом и убить Распутина. Среди гонителей и хулителей Распутина были священнослужители и представители знати, высокопоставленные военные, свитские генералы, чины жандармерии и