"Вот все и улаживается", — воспрянув духом, подумал старик. Он поднял руку — машина остановилась. В человеке за рулем старик узнал дальнего родственника.

— Куда путь держишь, Рашид?

— В Хайрабад, за грузом. С утра ремонтировался, вот управился только.

— Возьми меня с собой, сынок. В город еду, Мурод вызывает.

— Рад бы, да я не один. Соседка вот, — Рашид мотнул головой внутрь кабины. — У нее в Хайрабаде сын женится, на свадьбу торопится.

Словно в подтверждение сказанному из-за спины шофера высунулось лицо старушки. Не хотелось верить, что рухнула последняя надежда. Старик растерялся, не зная, что делать. Затем решительно сказал:

— Поеду в кузове.

Рашид улыбнулся.

— Холодно там, замерзнете.

— Все равно надо ехать.

Видя, что старика не отговорись, Рашид взял у него дыню, сунул ее в кабину, потом полез в кузов, чтобы устроить пассажира. Развернув какой-то ящик, он достал из него брезент.

— Садитесь сюда, здесь не так дует, а будет холодно — вот прикройтесь… Хорошо, что у вас валенки.

Рашид спрыгнул на землю, влез в кабину. Машина тронулась.

На зимних дорогах не разгонишься, а когда начался подъем, на Шеронов холм, машина буквально ползла, переваливаясь на ухабах, с трудом разворачиваясь на крутых поворотах. Старик не находил опоры, и его раскачивало, трясло, подбрасывало. Рев мотора и глухие удары цепей отдавались в ушах сплошным утомительным грохотом-ревом. В глазах рябило от монотонного чередования валунов, откосов, заснеженных оврагов. Зато с высоты хорошо виден был кишлак, оставшийся у подножия холма.

Старик смотрел на беспорядочно разбросанные дворы, на причудливые очертания садов и огородов, и мысли его переплетались так же беспорядочно и причудливо. Думалось ему о дороге, которую он знал до последнего изгиба, о нелегкой шоферской доле, о том, что будет, если вдруг испортится машина. А потом, он и сам не заметил когда, всплыло из памяти лицо Мурода.

Вспомнился последили приезд сына. Было это позапрошлой осенью. Уже шли дожди, и подступали первые холода. Старика, как всегда в такую пору, донимал ревматизм. Превозмогая боль в ногах, он колол на кухне дрова. Все раздражало его в тот день, и даже неизменные мысли о сыне были желчные, горькие. Он давно убедил себя, что жилось бы ему куда легче, будь Мурод рядом. Вроде бы и умный он, а вот не думает о старых родителях. Отдаст отец богу душу — и попрощаться не сможет, не понесет на плече одну из ручек погребальных носилок. Пока узнает, пока доберется из Душанбе, люди уже засыплют тело землей… Для того ли растил он сына, чтобы выпустить его ветром в поле?! Сам он немногого добился в жизни, и теперь все свои планы связывал с Муродом. Когда тот еще учился, старик мечтал: вот встанет сын на ноги, вернется под отчий кров, и тогда можно будет хоть на старости отдохнуть, снять с плеч груз житейских забот.

Так думал он, раскалывая дрова, пока не раздался ошалелый крик дочери:

— Брат приехал, брат!

Бросив работу, старик поспешил во двор.

Сын был с невесткой, оба молодые, стройные, нарядные. Лица их светились радостью.

От волнения старик прослезился, суматошно забегал, забыв о боли в ногах, будто ее никогда и не было. И уж совсем он расчувствовался, когда сын, открыв чемодан, стал доставать гостинцы — сладости разные, съестное и эти вот валенки.

В тот вечер многие пришли навестить Мурода. Пока гости сидели за чаем, старик, отозвав в сторону соседского мальчишку, велел ему сбегать к мяснику.

— Приведи его. Скажи, что у меня сын приехал. Барана нужно зарезать.

А сам, прихватив большое алюминиевое блюдо, спустился в сад. Там нашел он прикрытую брезентом виноградную лозу, обнажил ее и тщательно обобрал сухую траву, защищавшую плоды от заморозков. Виноград этот сберегался для сына. Сорвав гроздь, притаившуюся за пожухлым бурым листом, старик попробовал одну из ягод. Она была упругой и сочной. "Не взял холод. Повезло моему Муроду".

Не без гордости положил он виноград на дастархан.

— Вы просто чародей, — с восхищением отметил старик-сосед. — Надо ж до сих пор удержать на лозе. Даже вкуса не потерял, а сочный какой!

Вскоре пришел мясник, освежевал барана. По двору поплыли запахи супа и плова. А гости все шли и шли, всех их старик встречал на ногах, как и положено гостеприимному хозяину…

Весь следующий день Мурод с женой обходили знакомых. Вернулись они под вечер, на закате солнца, и с первых же слов сын огорошил отца неожиданным решением: мол, друг из района обещал подослать машину, и, если она приедет, они сегодня же отбудут.

Старик изменился в лице.

— Ты, сынок, словно к соседу за спилками забежал. Не обижай отца…

— Не могу, извините. Путевка у меня на курорт, и билет уже заказан — завтра надо лететь.

— Вот, значит, как, — сказал старик упавшим голосом. — А я поговорить с тобой собирался.

— Можно прямо сейчас. У нас еще есть время.

Старик раздумывал — начинать или не стоит, но потом, решившись, тяжело вздохнул.

— Сынок, — начал он, — вот уже почти восемь лет, как ты оставил дом. Пять из них ты учился, и я, как мог, худо ли бедно, помогал тебе. Потом ты еще на три года задержался в городе. Поработал, а теперь, может, хватит?

— Что вы хотите сказать, отец?

— А то, что пора бы и возвратиться. Я уже стар, здоровьем, сам знаешь, не могу похвалиться. Ни сил в руках, ни зренья в глазах…

— Нам трудно понять друг друга, отец. В городе у меня хорошая работа, квартира. Люди годами добиваются того, что у меня есть. Да и что я здесь буду делать?

— В колхозе работы хоть отбавляй. А не хочешь — в районе найдешь занятие. Работа, я так думаю, не бывает хорошая или плохая, она везде работа. Если же заботит крыша над головой, то в нашем доме места хватит.

— Нет, отец, пустой у нас разговор. Здесь же дыра. Как я могу плюнуть на все и переехать. И. во имя чего?

Старик насупился, закусил концы усов. Он и сам теперь видел, что разговор у них пустой.

— Не обижайтесь! — Мурод попытался сгладить свой резкость. — По возможности буду помогать, я уже подумывал об этом. Для начала возьмите вот, — он полез в карман и достал две десятирублевки.

— Что ты!.. — запротестовал старик. — Мы, слава богу, не голодаем, а тебе на курорт ехать. Спасибо, что навестыл — ничего мне больше и не нужно.

И тут жена старика, молча стоявшая до сих пор в дверях, кинулась к сундуку, достала шелковый