Шрифт:
Закладка:
Проснулась я от того, что кто-то лёг рядом со мной. Через ткань я ощутила лёгкое прикосновение, узнав его запах, почувствовав его всей кожей, будто была голой, а я была в ночном просторном платье. От неожиданности я даже подпрыгнула, вынутая из своего сна и, всё же, напуганная.
— Не пугайся, — сказал он тихо и спокойно, — я тебя не трону. Я пришёл поговорить с тобой.
Он был в одежде, той же самой, но без куртки, и лежал поверх пледа. Я даже хотела ему сказать, что не положено в дневной одежде заваливаться на постельное бельё, но постеснялась, считая его вполне искренне, пусть и прекрасным, странным, но дикарём по сравнению с собою, особой утонченной, воспитанной, пусть и бедной по социальному уровню.
— Ты поверила, что я смог бы тебя обидеть? Стать насильником? Ты в это поверила? Я часто и сам настолько заигрываюсь, что перехожу всякую границу. Неужели ты думала, что я смог бы и тебя порвать, как платье? Я же не зверюга из подвалов истории. Но Гелия, конечно, говорила тебе, что я чудовище, а не человек. Ведь говорила? Я пришёл перед тобой виниться. Ты так испугалась, но я хочу только твоей ответной любви. Если ты не можешь мне её дать, ты скажи, и я уйду. Уйти?
— Нет, — прошептала я, не желая того, чтобы он ушёл. И притворяться мне совсем не хотелось.
— Я тебе не безразличен?
— Нет, — опять прошептала я, ощущая его пальцы на своих губах. Он проверял наличие раны. — Мне Гелия сделала примочку.
Он стал прикасаться ко мне ласкающим прикосновением, стало щекотно, и я засмеялась.
— Я буду ждать столько, сколько тебе потребуется для твоего ответа мне. Я хочу только твоей ответной любви, — и он гладил меня поверх платья-рубашки, ничем не обижая и не оскорбляя моих чувств. И я как-то успокоилась и замерла в его добрых объятиях.
— Ты не понимаешь ещё, как мне хочется войти в тебя. Но я не сделаю этого, пока ты не проснёшься для ответа моим чувствам. Мы будем просто дружить, чтобы ты привыкла ко мне. И ты привыкнешь. А в тебе, я чувствую, таится будущая редкая женщина. Ты будешь такой же, как та, которую я утратил на Земле. Если бы ты знала, какую вечность я прозябаю тут без ответного чувства.
— Но как же Гелия? Она говорит, что любила тебя.
— Никогда она не любила меня. Никогда не отвечала. Ей не дано. Или я был не её восполнением, и ей был нужен кто-то другой. Она была привязана как собачка. Бегала и ничего не могла дать, человеческого ответа. Она не женщина. Она кусок какой-то ледяной кометы, если ты в состоянии понять, о чём я говорю. Её любовь была лишь полудетской привязанностью от одиночества её в этих горах, от любопытства. Она никогда не принимала нашу человеческую любовь, отторгая её всегда, страдая даже от её, как она говорила, животности. Но все там на нашей базе считали, что это я плохой, обижаю её. И никто не мог и представить, как мучителен был наш диссонанс в отношениях. Я не мог её отпихнуть, это было бы верхом жестокости, а она не хотела уходить сама. Не отлипала, не хотела уходить, но не умела ничего дать. А вокруг, ты представь, только бескрайние хребты. Редкие гуманоиды, мало похожие на людей своим поведением, солдаты — коллеги, все мужчины. Мог я остаться без неё? Потом ребёнок родился. Чудесная девочка. Я же растерялся вначале настолько, да и непонимание было, как вести себя дальше. Только потом мне рассказали наши на базе, что потомство возможно, и случаи такие имели место. Наш главврач рвал и метал, укоряя отступников и зачинателей смешанного и непредсказуемо-опасного потомства.
— Что же опасного может быть в детях? — удивилась я, — тем более, что это были дети любви?
— Такое смешение чревато взрывом непредсказуемых мутаций в организме потомков. В последующих страданиях самих носителей смешанных расовых признаков, в их неминуемом отторжении не только социумом, но и самой природой Паралеи. «Вам сияющий жар, а вашим возможным детям остывающий пепел, сырой от слёз, глотать после ваших утех»! — вот так мрачно поэтически говорил наш доктор. Поскольку он добряк, а будь на его месте другой, он подвергал бы тех бедных девушек стерилизации. Так уж положено по секретной инструкции. Он любит повторять, что доброта во многих случаях не спасает, а губит, внося мягкое разложение туда, где требуется твёрдое ледяное бесстрастие. Но тут уж как ни ругайся, как ни маши руками после всего, по любому это были печальные случаи, поскольку долгих отношений не могло быть в принципе. Космодесантники отзывались после двух лет службы, а у нас не принято посвящать руководство в наши развлечения. Высокие они там или недостойные, личная жизнь всегда скрывается как недолжная в режимной зоне.
— Как же ваш ребёнок? Твоя дочь от Гелии? Она мутант?
— Нет. Она прекрасный и здоровый ребёнок не только по местным, но и по земным стандартам. Она не болеет ничем! Я, можно сказать, стал наглядным образцом — опровержением многих прежних практик и теорий. Оказалось, что наше смешение с другой звёздной расой вовсе не во всех случаях фатально. Никто не нашёл ответа на вопрос, почему люди иного плана бытия — инопланетные люди оказались полным генетическим подобием одной из земных рас? Только вот… Гелия после рождения дочери стала совсем ледяной, утратила даже женскую пластичность, только мерцала обманчивой живой красотой и вызывала озноб при близком касании.
— Пусть она уйдет. Отпусти её, — попросила я, прижимаясь к нему без всякого уже страха, веря всему, о чём он говорил. Не веря только одному — печальной участи детей, порождаемых вспышкой от встречи двух звёздных миров. Как и обречённости самой этой любви.
— Куда я её отпущу? Подумай сама. Как она будет выживать тут одна?
