Шрифт:
Закладка:
На чёрной, плотно его облегающей рубашке без воротника и рукавов было изображение странного серебряного существа, похожего на паука, но с загнутым кверху хвостом — остриём. Это существо как живое играло своими сочленениями и мерцало зелёными глазами, будто они тоже изучали меня из глубин загадочных измерений. Облегающие штаны подчёркивали стройность и силу его ног. Он разулся в прихожей, а куртку зачем-то принёс и бросил её в угол комнаты. Как он вошёл? Гелия уверяла, что у него нет ключей. У них был уговор, что она свободна от него в своей квартире, хотя он и нарушал его. Он словно сквозь дверь проходил. Конечно, он просто умел открывать наши нехитрые замки. Он поднял руку, приветствуя меня, показывая свою ладонь. Зачем? У нас так было принято. И замер на миг, будто готовился прыгнуть ко мне через всю комнату.
— Привет, щебетунья, — радостно улыбаясь и скользнув молниеносно, он уже был рядом со мной. У меня закружилась голова, как после наших кружений с Гелией… Я уловила знакомый запах, растительный и его собственный, сильный и чистый. Он взял книгу из моих рук и, не глядя, бросил её на пол.
— Читаешь, моя умница? Люблю умниц. Будем с тобой общаться? — и привлёк к себе нежно и ласково. Я села рядом и не могла уже отвести глаз от его зелёных и зовущих, но куда? Он достал из обширного кармана всё той же серой куртки, сброшенной им на пол, мою красную туфельку с украшением-бабочкой на ней. Я обрадовалась, что он вернул мне мою потерю.
— Какая узкая у тебя ступня, — сказал он, рассматривая туфельку, как будто увидел её впервые, поглаживая так, будто она была живой. Туфелька оказалась абсолютно чистой, а это означало, что он протёр её. Мне стало стыдно при мысли, что он брал в руки мою грязную туфлю — ведь на улице в тот день шёл дождь. Как будто мне было необходимо выглядеть перед ним духом эфира, но именно этой невозможности я и жаждала. Быть для него лучше и прекраснее всех. Прекраснее самой Гелии.
— Какая забавная у вас мода. Впервые вижу такую милую, а всё же нелепицу.
Я выхватила туфлю из его рук и стыдливо задвинула её под резной столик, с глаз долой.
— У большинства местных девушек слабое сложение, узкая кость. Это трогательно выглядит, но не есть хорошо, — вдруг выдал он. Так что замечание о размере моей ступни не являлось комплиментом, а только его мнением о нашем всепланетном несовершенстве. — Кости у большинства девушек хрупкие как птичьи. И при этом у многих из них фантастически красивые лица. Просто одежда делает их смешными и непривычными, пока к ним не привыкнешь. Я бы тебе солгал, если бы сказал, что я не смотрю на девушек. Всегда смотрю, если есть такая возможность. Просто потому, что так устроена сама природа человеческая, если человек не скотина, лишённая всякого эстетического чувства. И вдруг среди их завораживающего калейдоскопа я увидел, как сверкнул земной солнечный луч там, где быть его не может! Откуда ты взялась? Твои невозможные синие глаза? Оттенок волос, их знакомый и словно родной запах… И если Гелия возникла как демон-обманка, встретившийся путнику на его пустынной дороге, то ты подлинная.
Я слушала и словно плавала в эфире, сотканном из настолько прекрасных звуковых композиций, чем была его речь для меня.
— Ты ждала?
— Да, — я не стала отпираться.
— Мы чувствуем друг друга на расстоянии. Это не случайно. Не будешь больше убегать?
— Кто это у тебя? — я потрогала его странное членистоногое на одежде. Он был будто из металла, но мягкий. Я почувствовала, как он вздрогнул от моего прикосновения, будто чудище ожило, хотя вздрогнул сам Рудольф.
— Скорпион. Древняя страна, откуда он родом, называлась астрология. Очень любопытная и вовсе не сказка для детей, как многим кажется.
— Никогда не слышала о такой стране, и сказок таких не слышала, — сказала я. Какую бы чушь он не озвучивал, меня ничего уже не удивляло.
— Удивительно. И это при таких обширных познаниях, — улыбался он. Я стала изучать перстень на его руке. Кристалл Хагора был потрясающ для зрения. Всё время менял цвет. То становился зелёным, то делался серым и тусклым, как вечернее небо во время дождей. То вдруг заискрил синевой, которую поглотила чернота. Я не могла оторваться, забыв даже о Рудольфе. Но преобладающим цветом был, всё же, чёрный. На какое-то мгновение мне показалось, что изнутри его увлекающих моё зрение внутренних глубин, в меня вонзился чей-то яростно-зловещий глаз с острой искрой зрачка в нём. При этом подлинный размер Кристалла уже ничего не значил. Поскольку он втягивал меня внутрь себя, расширяясь до пределов комнаты и погружая меня всю в свою разноцветную пульсацию, чередующуюся с периодами полного мрака. Я отшатнулась, и опять как в машине Рудольфа возникло ослепление и боль в глазах, как от вспышки. Я прижала ладони к глазам, пугаясь воздействия Кристалла, испытав к нему гнев как к одушевлённому существу. Он словно изучал меня, и я не определила бы это изучение ни как злое, ни как доброе, оно было просто страшное.
— Тон-Ат уничтожит тебя, преступник, если ты осмелишься причинить мне вред, — сказала я полушёпотом Хагору, смотрящему на меня из Кристалла. Я не сомневалась, что это и был неизвестный мне Хагор. — Он сильнее тебя. А я знаю о тебе всё.
Рудольф перехватил мои руки. — О чём ты только что бормотала? Кто смеет причинить тебе вред?
— Я только процитировала последнюю фразу из книги. Её содержание настолько увлекло меня, что я всё ещё под впечатлением от сюжета. — Я придумала ложь с ходу, следя за угасанием Кристалла. Он стал светлеть, пока не стал ярко-синим, явив мне свою невинную якобы ясность и каменную нечувствительность к окружающему.
— Ты настолько впечатлительна? Зачем ты читаешь книги о преступниках? Негативное воздействие чужих вымыслов, пусть они и порождение чьего-то воображения, вполне реально. Поскольку и наше сознание всегда только параллельно окружающей реальности, и уже через собственное воображение творит миры вокруг нас. Так что человеческие неврозы всегда есть следствие воздействия образов, созданных воображением и не важно, какая реальность порождает эти образы — подлинная или вымышленная. Я научу тебя умению выбирать полезную информацию для развития, а также защите
