Шрифт:
Закладка:
Медленно продвигавшиеся вперёд войска Центрального фронта нанесли удар с юга и юго-востока в общем направлении на Кромы. Немцам надо отдать должное: они стремились удержать Орловский выступ, для чего срочно перебросили сюда семь дивизий, в том числе три танковые, с других участков фронта и предприняли ряд мощных ударов, которые были успешно отражены. Для развития успеха в полосе Брянского фронта 19 июля была введена 3-я гвардейская танковая армия, а 20 и 26 июля в полосе Западного фронта 11-я и 4-я танковая армии. А на правое крыло Центрального фронта была переброшена 3-я гвардейская танковая армия, потому что противник оказывал войскам упорное сопротивление. Прорвав промежуточные оборонительные позиции врага, они продвинулись на 30-40 километров. Противник начал отвод своих войск на запад перед левым крылом Брянского фронта и правым крылом Центрального. Наши войска разгромили болховскую группировку противника и 29 июля освободили Волхов. 5 августа пал Орёл, и в этот же день войска Воронежского фронта освободили Белгород.
Когда об этом стало известно Сталину, вечером 5 августа он вызвал к себе работников Генерального штаба генералов Антонова и Штеменко. Тут же находились и другие члены Ставки, и, как пишет В. Кардашов в своей книге «Рокоссовский», произошёл такой разговор.
— Знаете ли вы военную историю? — спросил Верховный генералов. Вопрос был неожиданным, и они не успели ответить, так как Сталин продолжал: — Если бы вы читали о ней, то знали бы, что издавна, когда войска одерживали победы, в честь полководцев гудели все колокола. И нам неплохо бы отмечать победы, и не только поздравительными приказами. Мы решили, — он кивнул на сидевших за столом членов Ставки, — давать в честь отличившихся войск и командиров, их возглавлявших, артиллерийские салюты и устраивать какую-то иллюминацию.
Предложение вождя пришлось по душе всем. В этот вечер освободителям Орла и Белгорода Москва салютовала 12 залпами из 124 орудий. Так отмечать новые победы Красной армии стало традицией...
Ночью Рокоссовский прилёг на часок отдохнуть после того, как весь вечер работал в штабе с документами вместе с генералом Малининым. Неожиданно ему позвонил командующий Воронежским фронтом, его давний друг и соратник Ватутин. Едва Константин Константинович взял трубку и поднёс её к уху, как услышал звонкий голос:
— Привет, дружище!
— Привет, коллега! — выдохнул в трубку Рокоссовский. — Какова у тебя обстановка? Что-то ты давненько мне не звонил, а?
— Кручусь тут, как белка в колесе, порой даже не могу вовремя поесть — то одно, то другое.
Ватутин стал жаловаться, что за последние дни чертовски устал. Только вчера побывал в армии генерала Чистякова — его 6-я гвардейская с трудом сдерживает атаки фашистов, — потом заскочил в 1-ю танковую армию...
— Ты что же, Николай Фёдорович, на своём КП не бываешь? — прервал его Рокоссовский.
— Бываю, но редко. Когда бойцы и командиры видят, что к ним прибыл сам командующий, они лучше сражаются. Что, не веришь? А вот я убедился, что это так. И вообще, общаться с людьми, особенно с теми, кто находится на передовой линии, я считаю своим долгом. А что, разве ты против такого общения?
— Да нет, коллега, я тоже бываю в войсках, — бодро ответил Рокоссовский. — Вручаю людям медали и ордена, пожимаю героям руки и желаю добиться новых успехов на фронте. На днях вручал отличившимся артиллеристам медали «За боевые заслуги». Троим бойцам вручил, а четвёртый за день до моего приезда в полк вечером пошёл в речке набрать воды, и его фриц взял на мушку.
— Снайпер? — уточнил Ватутин.
— Да, попал бойцу прямо в голову, хотя далековато сидел в засаде. Так у меня сообщение командира полка едва не вышибло слезу.
— Да, жаль парня... — тихо произнёс Ватутин. — Ну и что теперь? С медалью-то как?
— Дал задание отправить её родным бойца. У него в Горьком живёт семья, жена и сынишка пяти лет. Пусть хоть эта медаль оставит в душе родных память о нём.
— Вот за что я тебя уважаю, Костя. Ты всегда проявляешь чуткость к бойцам и командирам, — похвалил коллегу Николай Фёдорович. — Потому, видно, и любят тебя бойцы. У меня тоже есть немало смельчаков. Недавно войска с трудом сдерживали натиск танков Манштейна. Этот гитлеровский выкормыш идёт по трупам своих солдат, лишь бы захватить ещё какой-либо наш населённый пункт. Дня три назад, к примеру, танки Манштейна попытались выйти в район Обояни. Разгорелся жаркий бой. Враг продвинулся немного вперёд, зато потерял за два дня боёв 275 танков! Неплохо, правда? В основном мои ребята поджигали их бутылками с зажигательной смесью и били по ним прямой наводкой из противотанковых орудий.
Какое-то время оба молчали, словно размышляя, что ещё сказать друг другу. Наконец тишину нарушил Рокоссовский.
— Вот ты, как мне кажется, многовато ездишь по воинским частям, — бросил упрёк своему коллеге Константин Константинович. — Сам я всё время нахожусь на КП и руковожу сражением. Иначе не могу. А если уйдёшь с КП, может случиться всякое. Во время боя потребуется срочно перебросить на другой участок полк или дивизию, а кто без тебя отдаст такой приказ? Никто. Нет, когда идёт бой, я на КП, и всё, что делается на поле, меня настораживает: а правильно ли делают мои бойцы и командиры?..
Да, во время сражения войск фронта с противником Рокоссовский не покидал свой КП. Спокойно и разумно он руководил войсками, когда требовалось, маневрировал ими, туда, где осложнялась ситуация, направлял подкрепления, снимая войска с участка, где противник не проявлял большой активности. «Сражение на Курской дуге, — признавался Рокоссовский позднее, когда писал воспоминания, — заставило меня снова задуматься и о месте командующего. Многие большие начальники придерживались взгляда, что плох тот командующий армией или фронтом, который во время боя руководит войсками, находясь большее время на своём командном пункте, в штабе. С таким утверждением нельзя согласиться. По-моему, должно существовать одно правило: место командующего там, откуда ему удобнее и лучше всего управлять войсками.
С самого начала и до конца оборонительного сражения я неотлучно находился на своём
