Я считаю, — продолжал Рокоссовский, — что всякие выезды в войска в такой сложной, быстро меняющейся обстановке могут на какое-то время отвлечь командующего фронтом от общей картины боя, в результате он не сумеет правильно маневрировать силами, а это грозит поражением. Конечно, вовсе не значит, что командующий должен всегда отсиживаться в штабе. Присутствие командующего в войсках имеет огромное значение. Всё зависит от времени и обстановки. Но одно остаётся неизменным — командующий фронтом должен твёрдо контролировать положение...»

Но только ли трудности, о которых говорилось выше, возникали при проведении стратегической наступательной операции? Разумеется, были и другие, но их решали оперативно. Генерал Попов помнил, как остро встал вопрос об усилении Брянского фронта танками. Враг на Орловском выступе создал сильную оборону, и сокрушить её можно было лишь с помощью танков.

— Я ставлю этот вопрос не потому, что хочу получить от Ставки побольше танков, — горячился командующий Брянским фронтом, высказывая представителю Ставки своё мнение. — Совесть не позволяет мне бросать слабо вооружённых бойцов и командиров на вражеские танки. Кроме того, — продолжал Попов, — Брянский фронт своего рода связующее звено в системе трёх фронтов. Наступая на Орёл с востока, он должен своим правым флангом во взаимодействии с войсками Западного фронта громить противника под Балаховом. А своими главными силами ему надлежало содействовать Центральному фронту генерала армии Рокоссовского. — Попов сделал паузу, передохнул, а потом добавил: — Я бы не желал из мухи делать слона, хотя кое-кто считает, что у моего фронта есть всё, чтобы успешно вести боевые действия.

Генерал Попов сел на своё место, и первая мысль его была о том, что скажет представитель Ставки, начальник Генштаба маршал Василевский. Подумалось: «Наверное, меня не поддержит, потому что танки фронту может дать только Верховный». А Василевский молчал, о чём-то задумавшись. Но вот он вскинул голову и взглянул на Попова.

— Вы, Маркиан Михайлович, правильно рассудили, и я вас поддерживаю, — наконец заговорил маршал. — О вашей просьбе доложу Верховному.

Начальник Оперативного управления Генштаба генерал Штеменко, принимавший активное участие в решении этой проблемы, отмечал, что Сталин согласился передать на Брянский фронт 3-ю гвардейскую танковую армию генерала Рыбалко и «одобрил предложение Генерального штаба по части её задач». Он позвонил по ВЧ генералу Попову и в разговоре с ним, оценивая положение под Орлом, заявил: важнейшая задача Брянского фронта — разгромить мценскую группировку противника и войскам 3-й общевойсковой армии генерала Горбатова выйти на реку Оку. Затем Сталин сообщил своё решение о передаче фронту 3-й гвардейской танковой армии, которая должна нарушить устойчивость обороны врага сначала в полосе наступления 3-й общевойсковой армии, а потом и 63-й армии генерала Колпакчи. Верховный рекомендовал ввести танки Рыбалко в сражение как можно скорее, чтобы не дать врагу укрепиться, но в то же время предостерёг:

— Их можно погубить, если двинуть прямо на Орёл. В уличные бои в таком крупном городе танковую армию втягивать не надо. После того как будет обеспечено продвижение главных сил фронта, лучше направить её на Кромы в интересах левого соседа...

На душе у Попова потеплело от мысли, что наконец-то в Ставке вспомнили и о нём. Если уж сам Сталин звонил ему, то танки у него будут, и не десять, и не сто, а целая армия! Попов не удержался и позвонил по внутреннему телефону члену Военного совета генералу Мехлису.

— Зайди ко мне, Лев Захарович, — коротко бросил он в трубку.

Пока курил, прибыл Мехлис.

— Садись и слушай, что я тебе скажу...

Член Военного совета выслушал командующего, вопросов ему не задавал, но судя по тому, как блестели его глаза, он был доволен звонком Верховного на Брянский фронт, даже позавидовал, что не ему пришлось разговаривать со Сталиным. Когда Попов умолк, Мехлис поспешил сказать:

— Я понял так, что наш фронт будет играть главную скрипку в предстоящей операции, ему отводится решающая роль в разгроме немцев, засевших на Орловском выступе.

— Ты правильно понял, Лев Захарович. Что думаешь на этот счёт?

— Если нам дадут танковую армию Рыбалко, то сам бог велит справиться.

— А почему «если»? — сердито спросил Попов. — Товарищ Сталин так распорядился, а его слово, как тебе известно, закон! Только бы скорее дали нам эту танковую армию. Сейчас дорог каждый час. Позже я свяжусь с командующим армией генералом Рыбалко и узнаю, отдан ли ему приказ направить эту армию в моё распоряжение.

— Маркиан Михайлович, у вас сейчас и так много фронтовых дел, — сказал Мехлис, — разрешите мне переговорить с генералом Рыбалко? Я с ним на дружеской ноге.

На худощавом лице Попова появилась улыбка.

— Даже так? — Он свёл чёрные, как смола, брови. — Тогда разрешаю, Лев Захарович. Но, пожалуйста, поскромнее с ним, не то ещё рассердится.

Мехлис грустно, со вздохом промолвил:

— С Павлом Семёновичем я подружился давно, кто-кто, а он меня уважает.

После переговоров с Москвой генерал Попов вызвал к себе начальника штаба фронта генерала Сандалова.

— Леонид Михайлович, только что мне звонил Верховный главнокомандующий.

— Что, нашему фронту поставлены новые задачи? — не вытерпев, спросил Сандалов. На его светлом, слегка загоревшем лице заходили желваки, потом добродушная улыбка тронула его шершавые губы. К своему вопросу он обескураженно добавил: — Так что сказал Верховный?

— Об этом я доложу, когда буду проводить совещание, — нахмурился командующий. — Тому, о чём сказал товарищ Сталин, я был очень рад, а ты будешь радоваться вдвойне как начальник штаба. Но, пожалуйста, не спеши поперёд батьки в пекло, как говорят на Украине. Всему своё время...

— И вас ничто больше не волнует?

В глазах Сандалова появились огоньки, они заблестели. Видно было, что у начальника штаба фронта появилось беспокойство — с ним это часто случалось. Но у генерала Попова был ровный характер, и он никогда не взрывался. И сейчас он сдержанно произнёс:

— Меня волнует главное: сможем ли мы с честью выполнить новые требования, предъявленные Ставкой нашему Брянскому фронту? — Попов взял со стола папиросы и закурил. — Сделаем так, Леонид Михайлович. Сейчас у нас три часа дня, а в четыре, то есть через час, собери