Шрифт:
Закладка:
- Уф, да неужели!.. - Мариус обессиленно раскинул руки: лишь сейчас он в полной мере смог поверить в то, что они всё-таки смылись. – Шикарная полуночная прогулка! Шикарнее некуда! Палатки у нас теперь нет. Почти половину припасов пришлось бросить на кладбище. Спасибо, товарищ звездочёт! Огромное, чтоб тебя саранча сгрызла, спасибо... - он вытер потное лицо, размазав кровь и сажу. – Больше всего жалко ствол; за последние пару дней этот гвоздомёт стал мне как родной. Да мне даже руку не так жалко! - отодрав один из рукавов, Давид принялся заматывать ладонь. - Я не доверяю ни одной религии, но твоего скотского Квазара я теперь не-на-ви-жу.
Родион встал и отряхнулся. Проигнорировав словоизлияния Мариуса, он бросил многозначительный взгляд на лестничную клетку; старик словно не замечал оскорблений в свой адрес, а всё, что только что с ними произошло, было каким-то запланированным испытанием его непоколебимой веры.
- Алло, архиепископ! Я бы не отказался от извинений.
- Квазар здесь. Но зачем?.. Зачем ты привёл нас сюда?
Подойдя к лестничной клетке, Родион замер, и только тогда Мариус впервые увидел на его лице хоть какую-то мало-мальски выраженную эмоцию. Это было что-то среднее между удивлением и ужасом. Паникой и благоговением. Выцветшие глаза монаха уставились в одну точку. По иссохшим губам побежала немая мольба. Первой среагировала Кимико: подбежав к Родиону, она взметнула пистолет и посветила палочкой туда, куда он так пристально смотрел.
- Быть этого не может... - прошептал Родион.
- Да что у вас там такое? - недовольно пропыхтел Мариус.
Поднявшись с пола, он подковылял к лестничному пролёту и встал между японкой и монахом. Взглянул вверх, куда уходили зиг-заги перевёрнутых лестничных маршей. Он ожидал увидеть что угодно, но точно не такое: в петле, привязанной к перилам, болталась полностью обнажённая женщина. Крупная блондинка с широкими бёдрами и огромной грудью. Ростом с Давида, а может и выше. Её ладони и лицо покрывала запёкшаяся кровь, хотя открытых ран на теле не наблюдалось. Несмотря на размеры, женщина выглядела истощённой. Но больше всего Мариуса удивил оттенок её кожи: бледно-жёлто-голубая, как газетная бумага. Тазобедренные кости и ключицы выпирали, как у узника концлагеря. Несмотря на это, вздутости и трупные пятна на теле отсутствовали. Складывалось впечатление, что блондинку перед смертью держали в темнице. А может, её ещё можно спасти? Скинув рюкзак, Давид взбежал по перевёрнутой вверх тормашками лестнице. Вытянул руку, проверил пульс незнакомки - увы, по нулям. Мертвее некуда. Мариус пристально рассмотрел петлю: плотно скрученная и белая, как мел, ткань. «Повеситься на пододеяльнике? Это насколько ж надо отчаяться».
- Кими, помоги её снять.
Спустя минуту тело женщины покоилось на бетонных плитах. Мариус поплевал на рукав рубахи и протер её заляпанное лицо: скулы - патрицианские; нос - грубый, ястребиный; подбородок - волевой. Под голубыми глазами темнели синяки. Выглядела блондинка лет на сорок, и Давид подумал, что в свои лучшие годы эта дама однозначно смогла бы задать трёпку большей части населения Союза. Мариус старался не смотреть на неё ниже пояса: мысль о том, что после столь долгого воздержания он может возбудиться от вида обнажённого трупа, вызвала у него непередаваемое отвращение. Дабы отвлечься, Давид принялся разглядывать её запястья. Пальцы что-то сжимали. Давид принялся разгибать их, и давалось это ему с огромным трудом: в какой-то момент, в порыве любопытства, он чуть было не пустил в ход нож. Когда ладонь поддалась, в ней оказался многофункциональный раскладной мультитул. Судя по серебряной эмблеме, оригинальный. Швейцарский. Давид ещё раз проверил пульс, хотя понимал, что это бесполезно: ему так хотелось поговорить с кем-то, никак не связанным с тюрьмой, Квазаром и всей этой научно-фантастической канителью.
- Взгляните-ка, - произнесла Кимико.
Давид обернулся и впал в немой ступор: пока он возился с телом незнакомки, Кимико размотала самодельную петлю. Белая туника чем-то напоминала одеяние древних римлян. Её вдоль и поперёк покрывали кровавые отпечатки ладоней.
8. Недотрога
Миновав очередную развилку, Цоколь остановился перед завалом. Обломки скульптур и колонн перекрывали дальнейший путь наглухо. Впрочем, для многотонной машины с собственным кварковым реактором разбор завала являлся лишь вопросом времени. Гоголон сверился с системами эхолокации - за преградой зияла пропасть, через которую пролегал мост к Минаретам. Сестёр от цели отделяли считанные шаги.
«Всё это время у меня было на одного пациента больше».
Гоголон прекрасно знал человеческое нутро; третий уровень сделал его великолепным психологом. Однако познать феномен Кимико Аоки ИИ тогда так и не сумел. Которая из близняшек так повлияла на него? Или же маниакальное влечение было закодировано в нём изначально? Зачем вообще его отправили в «Союз»? С каждой страницей из дневника Старшей Гоголон всё яснее ощущал искажение своей внутренней структуры. Логические паттерны пытались выстроить информацию в закономерную конфигурацию, но отсутствие причинно-следственных связей рушило алгоритм событий на корню. Парадоксы сказывались не только на Гоголоне, но и на окружающем пространстве. Дронариум содрогался всё чаще, словно реагировал на растущее внутри Цоколя напряжение. Дверные проёмы проседали. Лампы моргали и гасли. Кадавры окончательно утратили человеческий облик: монстры уже не визжали в агонии, а скорее колыхались с иноземным бурлением, как заполненный чёрными осьминогами бассейн. Конвульсии прокатывались по студёнистой биомассе с частотой человеческого сердцебиения. Багряные испарения впитывали свет, как губка. Некогда яркая колыбель покоя превратилась в цитадель погибели и разложения.
Цоколь принялся расчищать проход. Валуны скатывались на чудовищ, и те хрустели, как брошенные в костёр улитки.
- Теперь я понял, почему вы так противоречиво вели себя на третьем уровне.
