Протянув ей лампадку, Мариус пододвинулся ещё ближе:

- Что на этот раз придумала?

- Давай рассуждать логически: свет ладановой свечи отпугивает порождения Гвонвы, - Мариус тут же представил Кимико в школьной форме, не забыв всучить ей указку. - Я склонна предположить, что секрет подобного эффекта кроется в химическом составе, который неразрывно связан с цветовой температурой. Если это действительно так, то фенилоксалат, который содержится в источниках света, при добавлении ладана способен частично перенять его свойства. При этом в разы увеличится интенсивность светового потока, а значит и радиус действия.

- Как же я скучал по твоей заумной болтовне.

Отвинтив заглушку, Кимико стала капать в сердцевину палочки расплавленный ладан. Кап-кап, кап-кап. Затем прикрутила заглушку на место. Согнула палочку – та засветилась зелёным неоном.

- Протестируем? - спросила она, передавая палочку Давиду.

Стоя на четвереньках, они выглянули из палатки, словно любопытные пионеры. Мариус вытянул палочку вперёд и присвистнул: капиллярные сплетения рук принялись зарываться в пепел. Антропоморфные запястья-кустарники с шорохом уползали в густой мрак.

- Ого, действительно работает.

- Надеюсь, они нам не пригодятся.

Девушка вернулась в шатёр. Растянувшись на полу, она уставилась на танцующий огонёк свечи и замерла, точно мёртвой притворилась. Давид запихал палочки в рюкзак.

- По поводу твоих родителей... - он лёг рядом и тоже вперился взглядом в лампадку. - Когда-то я и сам впервые пришёл на могилы своих. Мама умерла, я ещё даже говорить не умел. Я был слишком мал и глуп, чтобы скучать. Я даже не помню, какая она внешне. Да, в голове время от времени всплывают скомканные ситуации, но... цельная картинка никогда не складывается. Только ухватишься за какую-нибудь деталь - и память протекает, как сито. На зоне, когда скука одолевала, я воображал себя фотороботом: брал овалы лиц и подставлял в них глаза, носы, губы, брови. Морщинки и родинки, веснушки всякие. Хотел бы я знать, как мать выглядела. Уверен, папаня знал в девках толк.

Кимико посмотрела на него с глубоким пониманием:

- А отец?

- Он после маминой смерти подсел на наркоту. А потом и вовсе слетел с катушек. Со временем я перестал для него существовать; по его извилинам словно ластиком прошлись. Затем приют, джунгли, гражданская война. Время пролетело, глазом моргнуть не успел. Пару раз я навещал его в дурдоме, но батяня уже тогда говорил с трудом. Кряхтел что-то невнятное. Бурчал, квохтал. В последнюю нашу встречу, перед уходом на службу, он узнал меня. Потянул ко мне худющую, похожую на куриную лапу, руку и просипел «Дэ-э-эви...». А потом... - Давид гоготнул и подпёр голову кулаком, - а потом, не поверишь, он просто взял и захрапел... Уморился, старпёр... Пока я служил, он сыграл в ящик. Я до сих пор голову ломаю: что он там собирался мне поведать. Вдруг про клад с драгоценностями? Или пачка зелёных в матрасе?

- Ты по ним не скучаешь?

- Гм... Когда я вернулся с войны, тоска сменилась злобой. Ненавистью к судьбе за то, что так обошлась с ними. Из нас ведь могла выйти забавная семейка. Из них - два вечно грызущихся старика, а из меня - вояка, каких свет не видывал. Но нет. Миру, видите ли, не в угоду такой расклад... - Мариус пригладил усы. - Вскоре злоба сменилась смирением. Если кто-то и дёргает нас за ниточки, то каждой марионетке не угодить.

- Судьба выбрала за тебя, а я сама выбрала судьбу.

- Как там нигилисты говорят? Выбор - это иллюзия.

- Возможно. Я бы хотела выяснить это наверняка.

- Упрямая ты девчонка.

- Я знаю.

- Не холодно тебе?

- В самый раз.

«Да куда ж ты снова лезешь, дурень?» - промелькнула мысль, да только язык оказался быстрее мозгов:

- Не хочу показаться назойливым, но ты, кажется, мне кое-что обеща...

Искоса посмотрев на него, девушка хотела было что-то ответить, но промолчала. А потом, как ни в чём не бывало, чмокнула его в щёку и отвернулась.

Они лежали рядом, прижавшись спинами. Кимико спала, а Мариус наслаждался моментом. Он не стал требовать продолжения, не стал лапать и приставать – ему вполне хватало осознания того, что он добился своего. Для начала сойдёт. Тепло худенького тела согревало получше буржуйки. Как же всё-таки хорошо, что Кимико остаётся здравомыслящим человеком. Она ведь тот самый единственный маяк, что связывает его с прошлым. С прежним миром. Гвалт вулкана вскоре разбавился постукиванием и гудящим лязгом поездов: вне палатки происходили очередные преломления Реверса. Под эти гипнотические звуки Мариус размышлял, кто же всё-таки решился его поцеловать – замкнутая самоучка или настырная забияка? Он отдался царству Морфея, даже близко не подобравшись к ответу.

* * *

Упругие маленькие груди сидели в ладонях, как влитые. Бёдра сжимали поясницу с силой затянутого на максимум пояса штангиста. С каждым движением, с каждым мягким рывком Мариус чувствовал, как всё глубже впиваются в его лопатки её острые ноготки. Он лёг на Кимико всем весом. Обрушил на её шею шквал поцелуев. Застонав, девушка захихикала и извернулась, как кошка – вне всяких сомнений, его борода щекоталась. Давид напрягся: бьющее в висок горячее дыхание возбуждало. Он ускорился ещё, и ещё, и ещё. Кимико ахнула и укусила его за мочку уха. Что-то в области паха закипело, грозясь вырваться струёй раскалённого пара. Внезапно Кимико замолчала. Давид приподнялся, дабы поцеловать её, но девушка со всей силы залепила ему пощёчину.

- Вот же сучка! - ухмыльнулся Давид. - А ну-ка повтори, я люблю жёстко!

- Проснись.

Мариус почувствовал, как опускается его «шлагбаум», а внизу живота что-то завязывается в узел.

- Чего?.. Ты о чём?..

- Проснись, Давид. Просыпайся, пожалуйста.

Взволнованный шёпот Кимико прервал эротический сон на самом кульминационном моменте. Мариус вернулся в суровую реальность с отдачей артиллерийского лафета. Зевнул, протёр глаза и сел. Прищурился - бледно-зелёный свет люминофорной палочки жёг сетчатки подобно сварочной вспышке. Кимико горбилась над ним, словно напуганная медсестра. Мариус старался не смотреть в её разноцветные глазища: боялся, что близнецы прочитают