Я потираю горло, чтобы унять комок, образовавшийся там от приступа тошноты.

— Ты так думаешь?

Теперь настаёт очередь Фрэнки слегка позеленеть.

— Рен, мы можем перестать… говорить… об этом? — она вытирает лоб, который теперь влажный от пота.

Рен хмурится, и его взгляд блуждает по ней с беспокойством.

— С радостью. Ненавижу говорить о блевотине.

Повторное произнесение этого слова, похоже, становится последней каплей, потому что внезапно Фрэнки хватает Рена за руку и быстро опорожняет свой желудок прямо на пол.

* * *

После моего мини-приступа эмоциональной паники во время звонка Линни и драмы с блевотиной я в о*уенной эйфории от того, что выхожу на лёд, в голове пусто, тело ощущается невесомым. Существовать здесь для меня проще всего. Только я, мои коньки, клюшка, шайба и цель, в которую нужно забивать снова и снова. Конечно, есть мои товарищи по команде. Это здорово — играть с ними в действительно красивый хоккей. Но ничто не сравнится с этим чувством — когда я катаюсь на коньках по льду, когда шайба и клюшка становятся как бы продолжением меня самого.

Воздух такой бодрящий и холодный, пока я играю с шайбой, а затем наношу удар по нашему вратарю Вальникову, который заставляет его вскрикнуть, когда он ловит шайбу перчаткой прямо перед своими яйцами.

— Полегче, Готье. Я пытаюсь создать семью!

Несколько парней смеются, пока мы кружим друг вокруг друга.

Рен катится ко мне, он немного бледный, но в целом пришёл в себя. Я подъезжаю к нему и останавливаюсь, подняв в воздух немного ледяной крошки от моих коньков.

— Ты в порядке?

— Да, — он прочищает горло, затем оглядывается через плечо, осматривая ложу, где сидит его семья, но жены нигде не видно. — Я беспокоюсь о Фрэнки. Её так просто не рвёт.

— Не начинай это дерьмо снова, — я откатываюсь назад, и за полсекунды между нами оказывается пару метров.

Он поднимает руку в перчатке, в которой нет клюшки.

— Прости.

Арно передаёт мне шайбу, и я подбрасываю её на клюшку, играясь с ней.

— С ней всё будет в порядке, Рен. Знаю, ты беспокоишься о ней, и знаю, что у неё проблемы со здоровьем, но ты должен доверять ей. Если она говорит, что с ней всё в порядке, значит, так оно и есть.

— Раньше она лгала мне об этом, — бормочет он, принимая шайбу, которую я передаю ему, и двигая её взад-вперёд, поворачивая клюшку то одной стороной, то другой, — о том, что с ней всё в порядке.

— «Раньше» кажется довольно важной частью этого предложения.

Он пристально смотрит на меня, прищурив светлые глаза. Опускает взгляд на шайбу и вздыхает.

— Да, ты прав. Она больше так не делает. Она пообещала мне, что не будет, и с тех пор не делает. Мне нужно доверять ей.

— К тому же, — я киваю в сторону ложи, где сидит его семья, и Фрэнки теперь уютно устроилась среди них, — она не одна. Она с ними, — Фрэнки ставит на стол, как я уже знаю, рутбир с соломинкой — она всегда предпочитает этот напиток, когда мы периодически встречаемся, чтобы обсудить дела за едой — и машет Рену.

Рен поднимает перчатку, пристально глядя на неё.

— Да, так и есть.

Мой взгляд скользит по лицам его семьи. Его родители, которые улыбаются и машут мне, а я улыбаюсь и машу им в ответ. Вигго, на которого я хмурюсь, когда он показывает мне язык, как ребёнок, которым он, несомненно, и является. Пара, которую я смутно помню по свадьбе — у мужчины тёмно-русые волосы и борода, а у женщины вьющиеся волосы, выбивающиеся из пучка на голове — машет, когда Рен улыбается им. Фрэнки, которая улыбается, не выпуская изо рта соломинку в своём рутбире, и не сводит глаз с Рена, а затем…

О, Господи. Моё сердце колотится о рёбра.

Зигги, вся такая с ямочками на щеках и веснушками, широко улыбается и машет рукой. На ней самые симпатичные, чёрт возьми, пушистые чёрные наушники, которые я когда-либо видел.

Я поднимаю перчатку и машу в ответ, пытаясь вспомнить, как надо дышать.

— Как насчёт того, чтобы забить гол-другой сегодня вечером? — спрашивает Рен, кружа вокруг меня и увлекая за собой шайбу. — Просто ради удовольствия послушать, как свистит моя сестра. Ты думаешь, что умеешь свистеть? Подожди, пока не услышишь Зигги.

Глава 26. Зигги

Плейлист: Odetta Hartman — You You

Хорошо. Это будет проблемой.

Наблюдать за игрой Себастьяна в хоккей — огромное удовольствие. Он блестящий игрок, о чём я уже знала, посещая матчи Рена с тех пор, как Себастьян подписал контракт. Но, зная его сейчас, спустя месяц после того, что начиналось как взаимовыгодный пиар-ход, но переросло в нечто гораздо большее, я испытываю глубокое чувство гордости и счастья, связь с этим парящим на льду мужчиной, которой у меня раньше не было.

Идёт третий период, осталось две жалкие минуты, и Лос-Анджелес проигрывает на одно очко, благодаря некоторым оплошностям в обороне и неудачному промаху вратаря «Кингз» Вальникова. Несмотря на это, Себастьян выглядит спокойным и собранным, его не беспокоит давление, которое на него оказывается, когда он низко наклоняется, с тёмными волосами, вьющимися вокруг его шлема, и наблюдает, как Рен наклоняется для вбрасывания шайбы сразу после последнего гола «Анахайма».

Я наблюдаю, как Рен выигрывает шайбу, которую он отправляет в сторону Себастьяна.

Себастьян летит по льду, делая ложные выпады, петляя, молниеносно перемещая шайбу, обыгрывая то одного игрока, то другого. Рен не так быстр, как Себастьян, но он чертовски близок к нему, стремительно догоняет его. Я улыбаюсь, наблюдая за ними вместе. Я нервно подпрыгиваю на стуле, сцепив руки перед собой.

То ли дело в двух годах совместной игры, то ли в какой-то фундаментальной связи между ними, но Рен и Себастьян всю ночь безупречно гоняют шайбу по льду, находя друг