Когда Себастьян приближается к воротам, защитник «Анахайма» подкатывается к нему и, размахивая клюшкой, пытается отобрать шайбу. Но Себастьян слишком быстр, он пропускает мяч между своими коньками, а затем между ног защитника, и арена взрывается от восторга. Пока хорошо обыгранный защитник крутится на месте, а вратарь поворачивается к нему, Себастьян перебрасывает шайбу через линию штрафной на Рена, чья клюшка наносит восхитительный удар, соединяясь с шайбой и отправляя её в сетку.

Я кричу — как и все мы — подпрыгивая и вопя, когда раздаётся звуковой сигнал, и над сеткой загорается красная лампочка. Мы с Фрэнки крепко обнимаемся, тряся друг друга, и наблюдаем, как «Кингз» окружают Себастьяна и Рена, когда они подкатываются друг к другу и обнимаются.

Себастьян выглядывает поверх плеча моего брата, и моё сердце замирает. Его глаза встречаются с моими, и он улыбается, широко и мило, без тени той сардонической ухмылки, которая так часто появлялась, когда мы только начинали всё это.

Я тоже улыбаюсь ему, и меня распирает от гордости. Я знаю, что не он не мой, чтобы им гордиться, но он всё равно мой друг. Я ничего не могу с собой поделать.

Потянувшись мимо Фрэнки, я хлопаю своего брата Райдера по плечу. Он озадаченно смотрит в мою сторону.

— Предупреждаю, — говорю я ему.

Райдер, почти полностью потерявший слух из-за бактериального менингита, носит слуховой аппарат, и то, что я собираюсь сделать, сделает его несчастным, если я его не предупрежу. Он улыбается, видя мою радость и зная, что я хочу сделать. После быстрого маневра со слуховым аппаратом он кивает в мою сторону, давая понять, что всё чисто.

Засунув оба указательных пальца в рот, я издаю свист, который разносится по арене, заставляя всех взвизгивать и смеяться.

— Чёрт возьми, это было прекрасно, — говорит Фрэнки.

Я улыбаюсь в её сторону, когда мы откидываемся на свои места.

— Они действительно отлично работают вместе.

— Так было всегда. Но сегодня вечером в Себе горит огонь, которого я раньше не замечала.

— Я думаю, он чувствует себя лучше, — говорю я ей. — С тех пор, как ему поставили диагноз целиакия, он правильно питается и не пьёт так много алкоголя. Он выздоровел и получил питание. Это имеет большое значение.

Фрэнки проводит рукой по губам, затем бросает взгляд в мою сторону.

— Я думаю, что отчасти дело безусловно в этом.

— А в чём ещё?

Внезапно на трибунах поднимается шум, заставляя меня посмотреть на лёд. У меня внутри всё переворачивается.

Один из игроков «Анахайма» замахивается на Себастьяна, который… делает гораздо меньше, чем мне хотелось бы, чтобы защитить себя. Я уже видела, как Себастьян дрался раньше. Это неприглядное зрелище… для соперника. Он так же быстр в движениях руками, как и на льду. Но сегодня вечером от этого мужчины не осталось и следа.

Игрок «Анахайма» снова разворачивается и пытается ударить Себастьяна в висок. К счастью, Себастьян ловко ускользает как раз в тот момент, когда судья подоспевает и оттаскивает игрока «Анахайма», отправляя его прямиком в штрафную.

— Что ж, — задумчиво произносит Фрэнки, откидываясь на спинку стула и скрестив руки на груди. Её брови поднимаются почти до линии волос. — Всё когда-нибудь случается в первый раз.

— Что ты имеешь в виду?

Она поднимает руку в сторону Себастьяна.

— Себ не полез драться в отместку. Я никогда раньше не видела, чтобы он так делал.

Себастьян разворачивается и описывает на коньках широкий полукруг, нахмурив брови и тяжело выдыхая.

Мой желудок сжимается.

— Он в порядке?

Фрэнки хмуро смотрит, как игрок «Анахайма» проскальзывает на скамейку штрафников, затем оглядывается на Себастьяна.

— Да, с ним всё в порядке. У него крепкая голова.

— Это точно, — бормочу я.

Сделав полный круг, Себастьян подкатывается на коньках прямо к тому месту, где против него был совершён фол, и наклоняется с клюшкой, готовый к вбрасыванию.

Игрок «Анахайма» подкатывается на коньках, тоже наклоняется, и шайба падает. Себастьян выигрывает, поворачивается на одной ноге и изо всех сил бьёт прямо в сетку. Раздаётся звуковой сигнал, индикатор загорается красным, а затем, к счастью, звучит следующий сигнал, возвещающий об окончании основного времени игры. Игра окончена. «Кингз» выиграли.

Все вокруг сходят с ума.

После того, как я, наконец, выбираюсь из толпы своей семьи, которая прыгает и обнимается, празднуя, как кучка дурачков, какое-то шестое чувство заставляет меня повернуться обратно ко льду и окинуть его взглядом.

Себастьян скользит по его поверхности, вынимая капу, опуская клюшку набок, снимая шлем и сжимая его в перчатке. Он наблюдает за трибунами, и уголок его рта приподнимается в лёгкой кривой усмешке. Наши глаза встречаются, и я улыбаюсь так широко, что у меня болят щеки.

Его улыбка тоже становится шире, обнажая эти смехотворно глубокие, удлинённые ямочки на щеках и ослепительно белые зубы. Я поднимаю руки и изображаю аплодисменты. Его улыбка переходит в смех, который сотрясает его грудь, когда он подкатывается ближе, затем останавливается и отвешивает театральный поклон.

Я фыркаю от смеха.

Один из игроков «Кингз» проходит мимо и толкает его в плечо, заставляя Себастьяна обернуться, прежде чем он оглядывается обратно и находит мой взгляд. Он кивает в сторону выхода команды. Он просит меня встретиться с ним там, где выходят игроки.

Я киваю.

Когда я отрываю взгляд, вся моя семья смотрит на меня, и на их лицах читается смесь любопытства и удивления.

— Что? — я беру своё пальто, новое тёмно-зелёное шерстяное пальто, которое после недолгих поисков в Интернете я нашла в варианте для высоких людей. В кои-то веки у меня есть красивое пальто, рукава которого не заканчиваются на середине моих предплечий. — Никогда не видели, чтобы двое друзей разделяли радость после крутой победы?

Все возвращаются к сбору своих вещей, переговариваясь между собой.

Мама улыбается, поворачивается к папе и говорит:

— Ну что ж. Я думаю, это требует праздничного десерта и напитков дома, не так ли?